– Приди, когда будешь готов, – добавил он, когда я был на пороге. – Расскажешь, что обо всем этом думаешь. Ах да, и скажи этому, за дверью: пусть ждет, пока не позову.
– Конечно, Ваше Преосвященство.
За дверью каноник по-прежнему сидел на лавке и наливался злостью.
– Отче каноник, – произнес я вежливо. – Его Преосвященство просит…
Каноник сорвался с места.
– …чтобы ты сидел на жопе ровно, пока он не решит тебя вызвать, – докончил я громко и услышал очередное фырканье канцеляриста.
Я вышел на лестницу и, весьма довольный собою, развернул подписанный епископом пергамент. Его Преосвященство накорябал там несколько неясных слов, но я разглядел сумму, которую он приказал выплатить. Было там триста крон. Бог мой, триста крон! Его Преосвященство небось приболел. Бывали времена, когда сумма в триста крон не произвела бы на меня впечатления, но нынче была она словно избавление. Так уж оно сложилось, что когда ты с похмелья – с радостью пьешь даже плохенькое винцо: то самое, которое – когда ты при деньгах – приказал бы в наказание залить корчмарю в глотку.
Впрочем, триста крон – всегда триста крон. На такую сумму в Хезе можно жить и полгода (а коли скромно – хоть и год), и это означало, что у вашего нижайшего слуги по крайней мере в течение месяца будет что есть и что пить, а возможно, я даже оплачу самые важные долги.
Щедрость епископа была воистину поразительной, но я не думал, что это мое многодневное ожидание смягчило сердце Его Преосвященства. Герсард просто любил быть великодушным. Некогда один из братьев-инквизиторов сказал, что епископ по-настоящему любит только меня. Если и была это правда, то признаюсь – бывали у него странные способы выказывать эту любовь…
Я добрался до корчмы, в которой снимал комнату, стараясь не идти сквозь толпу. Вообще-то воришек я не боялся, но береженого Господь Бог бережет. Ведь на моем пути мог попасться и талант с золотыми пальчиками, а потеря трехсот крон бы меня крайне расстроила.
Корфис грелся на лавочке перед корчмой, подставив лицо солнечным лучам.
– Работа кипит, – сказал я.
Он лениво открыл глаза.
– Мордимер, – усмехнулся. – А ты нынче рано.
– Ага, – согласился я. – Напомни, сколько там я тебе должен?
Он открыл глаза шире.
– Не говори, что у тебя есть деньги! – почти крикнул.
– Знаешь, Корфис, об этом вовсе не обязательно знать всему Хезу, – покачал я головой. – Пойдем ко мне.
Мы поднялись по скрипящим ступеням. Комната, которую я снимал, находилась в конце коридора, и вели в нее четыре высокие ступеньки. Двери закрывались на массивный замок, но я по опыту знал: умелый взломщик справится с ним очень быстро. Только вот внутри немного было ценных вещей. За исключением разве что официального инквизиторского наряда: черного кафтана с вышитым серебром сломанным распятием, черного плаща и такой же черной шляпы с широкими полями. Но я не думал, что сыщется смельчак, который решится своровать мой наряд. В конце концов, попытка выдать себя за инквизитора каралась столь сурово, что даже отчаянного смельчака от одной мысли о последствиях наверняка бросило бы в пот.