В чем, вне всякого сомнения, был подобен вашему нижайшему слуге.
– Видимо, вы пишете похуже, – с издевкой шепнул я и дал ему знак не мешать.
– Отрекитесь от Сатаны! – надсаживался актер, игравший Иисуса. – Се говорю вам: пришел час, когда следует вам сделать выбор. Милосердный Господь глаголет моими устами: покоритесь Славе Божьей!
Один из легионеров присел под распятием и вытащил баклагу с вином, второй, примерившись, ударил Христа тупым концом копья. Толпа взвыла с ненавистью, а в голову легионера ударило гнилое яблоко. Он обернулся в ярости, отыскивая взглядом того, кто это сделал. Но не увидел, а потому лишь сплюнул под ноги и отошел на пару шагов в сторону, чтобы распятие с висящим на нем Иисусом прикрыло его от возможных бросков.
– Это что, трагедия или комедия? – снова услышал я саркастический шепот Риттера.
Он кривил губы в презрительной гримасе, дергая за узкую черную бородку, которую пестовал с недавнего времени: придавала она ему вид обиженного козлика.
Тем временем Иисус печально склонил голову.
– Не покорились вы пред Господом, – сказал будто себе самому, но слова его эхом разнеслись окрест: зрители как раз замолчали, зная, что близится кульминация. – Остались преисполнены гордыней, презрением и равнодушием. И что же мне делать? – Актер повел взглядом по публике, словно ожидая, что та ему посоветует.
– Покарай их! – крикнул кто-то из подсадных, и толпа сразу же принялась вторить ему.
– Сойди к нам, Исусе! Покарай грешников!
– Может, мне следует проявить милосердие? – вопросил актер в пространство.
– Нет! Нет! Хватит милосердия! Покарай их!
– Да! – произнес Иисус громким голосом. – Ибо разве не милосердно убить бешеного пса? Разве не убережет се верную паству? Разве добрый пастырь позволяет, чтобы стадо его дрожало в ужасе пред тварью?
– Нет, не позволяет! Сойди и покарай их! Убей Зверя!
– Да будет так! – крикнул актер, и за его спиной разлилось сияние и раздались громы.
С потолка упало ослепительно белое покрывало, закрывшее распятие. И почти сразу вознеслось обратно, вот только Иисус теперь стоял в сиянии доспехов, в шлеме с широким наносником и с мечом в руке. С плеч его волнами ниспадали вышитые золотыми нитями пурпурные одежды.
– Подменили актера, – пробормотал Риттер – и совершенно впустую, поскольку я и сам знал, что первый актер не сумел бы переодеться столь проворно.
Но публика не могла взять в толк, что произошла замена, поскольку шлем со стрелкой не позволял как следует рассмотреть черты лица.
Легионеры вскочили в притворном ужасе, который немедленно превратился в настоящий – когда Иисус ударил мечом и отрубил голову одному из них, да так, что кровь фонтаном хлестнула из тела на публику, а голова откатилась на край сцены. Конечно, ужас охватил лишь второго легионера: первый-то погиб, не успев понять, что представление приобрело неожиданный поворот. Мужчина пытался заслониться копьем, но меч Иисуса перерубил древко, а потом клинок почти по рукоять вошел в грудь жертвы. Легионер упал на колени с выражением гротескного удивления на лице, а публика верещала и хлопала в ладоши. Седой, похожий на селянина мужчина, стоявший сразу передо мной, отер с усов капли крови. Он глядел на сцену, выкатив глаза, и что-то бормотал едва слышно.