– Здравствуйте, – сказала она бесцветным тоном. – Мне придется отсюда уйти, верно?
– Да, моя дорогая, – ответил я. – И я ничего не смогу с этим поделать. У тебя никого не осталось?
– Нет, я ведь уже вам говорила, – пожала она плечами. – Мать умерла во время родов, братьев отца прибрал мор… У меня был только он. А теперь у меня есть лишь то, чем я обладаю здесь. – Она взглянула на сундук с резными грифонами, что стоял в углу комнаты.
– Драгоценности? Сокровища?
– Немного платьев, – покачала она головой. – Немного украшений. Может, хватит на несколько месяцев скромной жизни. Риттер говорит, чтобы я ехала в столицу. – Она чуть оживилась. – Что сведет меня со своими приятелями. Может, я смогу играть на сцене?
– Это тяжелый хлеб, Илона, – сказал я. – Особенно коли начинать без друзей и денег.
– Знаете, мастер, он признался мне в любви, – легонько усмехнулась она – но улыбка была лишена веселья.
– О! – только и сказал я, почувствовав уважение к мастеру Риттеру. – И что ты ответила, если мне позволено будет спросить?
– Я не люблю его, – сказала она попросту. – Он… друг.
– Мне неприятно это тебе говорить, Илона, но когда мы поймаем твоего отца и он предстанет, обвиненный, пред Святым Официумом, что, даст Бог, произойдет очень скоро, все его имущество перейдет Инквизиториуму. Таков закон.
– Знаю, – ответила она.
Подняла глаза, полные слез.
– Почему он это со мной сделал? – спросила. – Я так сильно его любила. Думала, что он заботится обо мне, присматривает за мной… А была лишь свиньей, которую надо откармливать под нож, – добавила резким тоном, и я увидел, что она стискивает рукою край платья.
– Это верно, – ответил я, поскольку не собирался утешать ее. – Но теперь тебе необходимо научиться жить с этой мыслью. Ежели не можешь чего-то изменить, ты должна с этим смириться. А прошлого мы ни за что не сможем изменить.
– Найдете его? – спросила она, глядя теперь куда-то над моей головой.
– Конечно, – ответил я. – Не нынче, так завтра, не через месяц – так через два или через год. Официум терпелив…
– Когда его найдете… спросите – зачем…
Я покивал, но, говоря откровенно, не было нужды говорить с Лойбе, чтобы найти ответ на такой вопрос. Люди всегда жаждали бессмертия или хотя бы долгой жизни. Молодости, жизненных сил, богатства. И за столь тленную тщету отдавали бессмертную душу. Были достойны не только осуждения, но и прежде всего сострадания. Осуждение было в руках Всемогущего Господа, а мы могли даровать им лишь сострадание и послать их к Престолу Господню дорогой непредставимой, но исполненной любовью боли.