Он посмотрел на Макнеффа. Тот стоял на четвереньках, мотая головой как смертельно раненый медведь.
– Тебя я к заразе не причисляю, Хэл. Ты волен идти куда хочешь и делать что хочешь.
Хэл опустился в кресло и сказал хриплым от горя голосом:
– Кажется, всю свою жизнь я хотел именно этого. Свободы идти куда хочу и делать что хочу. Но сейчас – что мне остается? У меня ниче…
– Очень многое, – перебил Фобо. Слезы стекали по его носу, скапливаясь у кончика. – У тебя есть дочери, о которых ты будешь заботиться, которые нуждаются в твоей любви. Вскоре они выйдут из инкубатора – преждевременный перенос туда они легко пережили, – красивые, здоровые младенцы. Они будут твоими не меньше, чем были бы человеческие младенцы. В конце концов, они похожи на тебя – в женском варианте, конечно. Твои гены – их гены. И какая разница, оперируют эти гены клеточными или фотонными средствами?
– И без женщин ты тоже не останешься. Ты забыл, что у нее есть тетки и сестры? Все как одна молодые и красивые, и я уверен, что мы сможем их найти.
Хэл уронил лицо в ладони:
– Спасибо, Фобо. Но это не для меня.
– Сейчас – нет, – ответил Фобо. – Но горе твое со временем поблекнет, и ты снова решишь, что жизнь стоит того.
Послышались шаги. Хэл поднял голову – в комнату вошла сестра.
– Доктор Фобо, мы сейчас вынесем тело. Не хочет ли этот человек взглянуть на нее в последний раз?
Хэл мотнул головой. Фобо подошел к нему и положил руку на плечо.
– Ты сильно побледнел. Сестра, есть у вас нюхательные соли?
– Нет, не надо, – ответил Хэл.
Две сестры выкатили каталку. Из-под белой простыни струился, рассыпаясь по подушке, каскад черных волос.
Хэл не встал. Чуть покачиваясь в кресле, он лишь тихо застонал:
– Жанетта, Жанетта! О, если бы твоя любовь ко мне была сильнее страха открыться…