Биография Воланда (Шишкин) - страница 36

Но, возможно, для определения даты был важен все же не технический, а именно мистический «протокол» произведения. И тут мы снова возвращаемся к 1929 году, фактически к первой редакции. И это не просто наблюдение.

1929 год имел и прямое отношение к визиту Воланда в Москву. Именно тогда в Спецотделе ОГПУ был создан проект воззвания советского правительства к оккультным и мистическим организациям Востока[54]. Поручение исходило от секретаря президиума ВЦИК Авеля Енукидзе. Это воззвание предлагалось использовать для конспиративного съезда в Москве оккультных и мистических братств, представляющих страны Центральной Азии. Именно там и процветали разного рода колдовские практики и особые ритуалы.

Появление Воланда на таком собрании выглядело бы логично.

Изначально евангельские главы романа должны были называться «Евангелие от Воланда»[55]. Это было весьма радикально, но, возможно, в СССР, где набирала обороты антирелигиозная кампания, это сработало бы на резонанс романа, если бы он был напечатан.

Именно этим и определяется выбор сцены Пилата с Иешуа, о которой незнакомец-иностранец рассказывает Берлиозу и Бездомному. Точнее дает свидетельские показания. И даже интерпретирует по-своему общий ход встреч с Пилатом и древние «врезки» с Христом.

Это не укладывается в представления его советских слушателей Берлиоза и Бездомного о возможности человека. Но ведь Воланд вроде бы не человек, а субстанция зла, имеющая облик личности.

Хотя представить, что перед ними находится собственной персоной Князь мира сего — для двух слушателей-атеистов равносильно в худшем случае смерти, в лучшем — помешательству. Именно это понимание и приведет Бездомного на койку в психбольнице.

Но важно не это — а то, что Булгаков по-своему, но в целом в рамках канона, пересказывает один из краеугольных эпизодов биографии Христа: момент, когда империя осуждает бога. И когда, собственно, начинается христианство, ведь приговор к распятию и открывает путь новой религии, до этого момента не существующей.

По сути, в романе мы идем от этого первого мига христианства к моменту, когда в СССР христианство уже как будто бы разрушено. И поэтому, в связи с надвигающимся Апокалипсисом, в Москву и прибывает Воланд, чтобы провести полную ревизию людских ценностей перед неизбежным вторым пришествием.

Булгаков не был единственным писателем, который в переломную эпоху жизни России и мира обращался к евангельскому сюжету и древней истории Святой земли.

27 сентября 2017 года я поднялся на крепостную стену в столице Крита Ираклионе. День был жаркий, наверное, не менее жаркий, чем тот, майский, в начале романа «Мастер и Маргарита». Укрепления, построенные венецианцами, казались романтической цитаделью. Я шел сюда, чтобы увидеть последнее пристанище Никоса Казандзакиса, писателя и анафемата, не атеиста, но и не клерикала, странного автора, ставшего в послевоенный период для Европы чем-то вроде Льва Толстого, бросающего вызов традиционному обществу, с предложением социального движения влево.