Все эти ярлыки не очень-то вязались с тем местом, где находилась обособленная гробница. Какая впечатляющая панорама открывалась отсюда на бухту Ираклиона! Тут можно было бы стоять, вечно созерцая и море, и горизонт над ним, уходящий бирюзовым ковром к дивным берегам Санторини, возможно, той Платоновой Атлантиде, погубленной вулканом. Финиковые пальмы, гибискус и бугенвиллии окружали каменный плац с могильной плитой. Над ней возвышался деревянный крест, увенчанный лавровым венком. Надгробье чем-то напоминало Плиту оплакивания в храме Гроба Господня.
А скромная эпитафия раскрывает кредо покойного: «Ни на что не надеюсь, ничего не боюсь, я — свободен».
И казалось, надо было сказать спасибо жадным венецианцам, что пришли сюда, во время одной из своих соляных войн и построили городские стены и ворота Христа-Пантократора, что ведут в бастион Мартиненго, ставший последним пристанищем скандального автора «Последнего искушения Иисуса Христа» Никоса Казандзакиса.
Он приезжал в Москву, «Новый Иерусалим рабочего Бога, в центре обетованной земли»[56], в те годы, когда Михаил Афанасьевич только задумает написание романа. Близкий к коммунистам, Никос Казандзакис уже побывал на горе Синай и в древних городах Египта, навевавших ему мотивы будущей скандальной книги.
Его творческие взгляды сформировались во время посещения парижских лекций Анри Бергсона, в центре философии которого был жизненный порыв как особая преобразующая мир субъективная субстанция, конфликтная для материи.
Казандзакис переводил на греческий Ницше, Фрейда, Дарвина и Макиавелли. Однако революция в России становится для него гипнотическим наваждением. Он приезжает в Страну Советов в 1919 году и становится участником эвакуации понтийских греков, бежавших из Турции, во время начального периода прихода к власти Кемаля Ататюрка. В то время Казандзакис оставался верующим. Его религиозное чувство было искренним. В юности Казандзакис был настолько поглощен своими духовными исканиями, что даже совершил паломничество на гору Афон. Но он испытал и сильное влияние буддизма, а это стало причиной его переосмысления христианства. В греческом традиционалистском обществе, где религия играет довлеющую роль и придерживается мнения, что спасение человека возможно лишь в благодати Божьей, Казандзакис настаивал на человечности Христа и искуплении через личное усилие, не связанное с Богом.
Писатель был одним из тех западных интеллектуалов, которые пытались найти некоторое равновесие между идеями коммунизма и христианством. Или переработать его в некое интеллектуальное учение, что было чрезвычайно модно в эпоху, когда тема жертвенности и искупления находила новых интерпретаторов и была связана с коммунистическим интернационалом или мировой революцией.