Биография Воланда (Шишкин) - страница 42

Седьмого мая 1926 года на квартире Булгакова был произведен обыск.

«„В один прекрасный вечер“, — так начинаются все рассказы, — в один непрекрасный вечер на голубятню постучали (звонка у нас не было) и на мой вопрос „кто там?“ бодрый голос арендатора ответил: „Это я, гостей к вам привел!“»[60] — вспоминала Белосельская-Белозерская.

В тот час группа сотрудников ОГПУ прибыла к нему на квартиру, но застали только жену Булгакова. Его не было дома, а по протоколу приступить к обыску без жильца и подозреваемого оперативники не могли. Характерно, что в своих воспоминаниях Любовь Евгеньевна пишет, что следователя звали Славкин. Но в ордере он именуется Врачевым. Возможно, эти сотрудники ОГПУ только упомянули об ордере и даже его не показали. В этом мире закон был неуместен.

Чекисты прождали Булгакова почти до полуночи и, только когда он появился, в присутствии понятого стали проводить следственные действия. В ордере указывалось, что этот документ выдается только «на производство обыска», а следовательно, ареста он не предполагал и со стороны ОГПУ это была акция превентивного устрашения.

Поиски «вещдоков» не были спонтанными, оперативники искали именно то, что должны были найти. Предметом их вожделения стали черновик «Собачьего сердца», дневники писателя. Из всего обнаруженного уполномоченный оперативного отдела Георгий Врачев[61] изымает только «Собачье сердце» — два экземпляра, перепечатанные на машинке, три тетради дневников за 1921–1925 годы, рукопись под названием «Чтение мыслей» да еще два чужих стихотворных текста: «Послание евангелисту Демьяну Бедному» и пародию Веры Инбер на Есенина — образцы самиздата тех лет.

И конечно, и обыск, и допрос Булгакова были санкционированы начальником Секретно-оперативного отдела Яковом Аграновым, одним из близких друзей Маяковского и Лили Брик, составлявшим по просьбе Ленина список лиц, подлежавших высылке из СССР.

Произошел и допрос, на котором Булгаков и встретился с Гендиным. Его ответы на поставленные вопросы были весьма прямолинейны, и в этом смысле советский «Пилат» скорее проигрывал писателю.

«Литературным трудом начал заниматься с осени 1919 г. в гор. Владикавказе, при белых. Писал мелкие рассказы и фельетоны в белой прессе. В своих произведениях я проявлял критическое и неприязненное отношение к Советской России. С Освагом[62] связан не был, предложений о работе в Осваге не получал. На территории белых я находился с августа 1919 г. по февраль 1920 г. Мои симпатии были всецело на стороне белых, на отступление которых я смотрел с ужасом и недоумением. В момент прихода Красной Армии я находился во Владикавказе, будучи болен возвратным тифом. По выздоровлении стал работать с Соввластью, заведывая ЛИТО Наробраза. Ни одной крупной вещи до приезда в Москву нигде не напечатал. По приезде в Москву поступил в ЛИТО Главполитпросвета в кач. секретаря. Одновременно с этим начинал репортаж в московской прессе, в частности в „Правде“. Первое крупное произведение было напечатано в альманахе „Недра“ под заглавием „Дьяволиада“, печатал постоянно и регулярно фельетоны в газете „Гудок“, печатал мелкие рассказы в разных журналах. Затем написал роман „Белая гвардия“, затем „Роковые яйца“, напеч. в „Недрах“ и в сборнике рассказов. В 1925 г. написал повесть „Собачье сердце“, нигде не печатавшееся. Ранее этого периода написал повесть „Записки на манжетах“»