Ну, в общем, ночевать мы остались в том же каземате. Хотя сменилось все разительно. Сена в каземате стало гораздо больше, но его аккуратно разложили вдоль стен. По центру стоял грубо сбитый дощатый низкий стол, а вместо скамеек — бревна притащили. В углу у амбразуры отгородили курильню, Варс свирепо пообещал нехорошее за несоблюдение пожбеза. Принесли и поставили на стол ведро воды — попить, если кто хочет. В уборную разрешили ходить самим, да и вообще — дверь никто не запирал, но в коридоре у лестницы скучал солдатик. Нас загнали в один каземат, где теперь стало весьма просторно, а второй взвод — в соседний. Вроде как никто не запрещал и «в гости сходить», но уточнять никто не стал. А не уточняя идти тем более глупо. Как Варс, завершив наставление о порядках в этом общежитии, исчез — все как‑то выдохнули, и завалились на лежки. Куряги поворчали, что, мол, издеваются — курильню отгородили, а табака все одно нету. Впрочем, тут они ошиблись — ближе к вечеру заглянул бледный болезненного вида солдатик в песочке, и тихо вызвал троих человек. Минут через десять они вернулись, таща ведра — с кашей и кипятком, и мешки с хлебом, чаем и табаком. Ужин. Ужин — это всегда хорошо. Каша опять вкусная — не такая, конечно, как «агитационная», но чувствуется рука Костыля — вкусно и мясо попадается. Вполне себе. Огорчало только то, что есть приходилось очень аккуратно, чтобы гатскую ложку не обломить. Заметил — не один я так же мучаюсь. После трапезы — началось курение. Места в курилке не хватало, потому пошли по очереди — к предупреждениям сержанта отнеслись серьезно, и это правильно. Тем более что и сена тут сухого полно — пожбез соблюдать необходимо. А я тут же, заначив совсем малость — остальную махорку сменял на чай. Напьюсь вволю, благо ограничения на посещение мест общего пользования нету. И тоже принычу чуть, на потом.
После еды да прокурки — всем как‑то похорошело. Разлеглись по местам, да и пошли негромкие малословные переговоры. Ну да так сказать — ниочем. Ну кто о каше кто о махорке, кто о сене, в котором, вот падлы, какие‑то насекомые — не то чтобы вши или что, скорее муравьи что ли. Но, суки, кусачие же! Ну а об главном — все как‑то обходили. Какое‑то дурацкое суеверие, что ли — ну вроде как свежепокойника по имени поминать, или что. И только после отбоя, когда дежурный солдатик забрал масляную лампу, и каземат погрузился в темноту, откуда‑то из угла послышался негромкий вопрос, который каждый сам себе задавал все это время:
— Ну, что, соколики? Продали мы своего князя? Присягу‑то, выходит, предали?