На третье утро я уже упрашивал Пьетюра пойти ко мне в помощники. Жить в моем доме, а не в доме Эйидля. И он согласился без колебаний.
Однако его возвращение в Стиккисхоульмюр вызвало куда больший переполох, чем я предполагал. Сельчане узнали, что ему удалось выжить в одиночку, как умеет только huldufólk, и снова, как в его отроческие годы, пошли пересуды – дескать, он и не человек вовсе. Люди смеялись и говорили, что я приютил в своем доме нечисть.
Эйидль бушевал у меня под дверью и требовал, чтобы я вернул ему сына.
– Он не плащ, и я его у тебя не одалживал, чтобы отдавать обратно, Эйидль.
– Ты бесчестный человек, Йоун. – Губы Эийдля сжались в тонкую линию. – Ты должен заставить его вернуться ко мне.
Я развел руками.
– И как же? Он сам решает, что ему делать, и он захотел остаться со мной.
– Уж не думаешь ли ты, что после того, как ты украл у меня ребенка, я поддержу тебя на альтинге?
Вдруг за плечом у меня вырос Пьетюр.
– Я не ребенок, Эйидль, и я тебе не принадлежу. Ступай грози кому-нибудь другому. Меня ты больше не запугаешь.
Выражение Эйидля смягчилось, и он ласково потянулся к щеке Пьетюра. Однако тот вздрогнул и отступил назад. Тогда лицо Эйидля исказилось от ярости; он развернулся и пошел прочь, широко шагая, и черный талар его хлопал на ветру.
Пьетюр вздохнул. Я почувствовал, как напряжение отпускает его.
– Ты его боишься?
Стиснув зубы, он кивнул.
Я вспомнил его исчерченную шрамами кожу, и сердце мое сжалось.
– Он тебе отомстит, – прошептал Пьетюр.
– Пускай попробует.
– Лучше я уйду. Куда-нибудь подальше отсюда.
Я подумал о Торольфе и Болли.
– Ты останешься здесь.
Мало-помалу все привыкли к тому, что Пьетюр живет со мной, и решили, что я сумел его укротить. Пьетюр оказался усердным работником, и сельчане стали получать от меня вдвое больше зерна и рыбы. Разумеется, люди по-прежнему судачили о нем, но теперь они кормились плодами его трудов и поэтому перешептывались тихонько.
Временами я замечал, как Эйидль смотрит на Пьетюра и как горестно опускаются углы его рта. Но уже в следующее мгновение он принимался грозить нам обоим адскими муками, и я понимал, за что Пьетюр презирает его: как бы ни тщился Эйидль убедить всех, что он избран Господом, на деле это был ничтожный, мелочный и алчный по своей натуре человечишка.
Я надеялся, что женитьба на Анне утихомирит сплетников, считавших, что я веду себя чересчур странно и не подпускаю к себе никого, кроме Пьетюра. На время это и впрямь подействовало, но как только она принялась блуждать по пустошам, все началось по новой. На сей раз это были толки другого рода: