Кожа у него цвета потемневшего воска.
– Если бы ты рассказала Эйидлю, он мог бы добиться моей казни. Если бы рассказал я… – Нет нужды договаривать до конца. Скулы его очерчены такими глубокими тенями, что лицо походит на череп с пустыми глазницами.
Роуса выдергивает руку.
– Я не допущу, чтобы тебя казнили. – И, как только слова эти срываются с ее губ, она думает, что, наверное, так и есть.
Лицо его смягчается, и она на миг видит в нем одинокого ребенка, который надеется криком прогнать ночь. Дрожа, она поглаживает его по щеке. Все равно что приласкать полудикого волка.
Он берет ее за руку, а потом торопливо прижимает ее к себе с такой силой, что она едва может дышать. Она так и застывает в его объятиях. Наконец он выпускает ее.
– Ступай. Тебе нужно отмыть землянку.
Она берет ведро и щетку и отправляется вниз по холму. Она не оборачивается, но знает, что он смотрит ей вслед. Глубоко в груди она по-прежнему чувствует отголоски передавшейся ей дрожи его рук, точно скрежет сталкивающихся ледников.
В землянке пусто и холодно. С той самой ночи сюда никто не заходил. Крови оказывается больше, чем помнится Роусе. Она замерзла и затянулась корочкой алого льда с рубиновыми вкраплениями. Но теперь, с началом оттепели, темные лужицы оттаивают, и кажется, что сам пол истекает кровью.
Комнатку наполняет кислый медный запах. У Роусы сжимается желудок, и она подавляет рвотные позывы.
Она торопливо прибирает: сперва поливает из ведра скамью и тюфяк, потом принимается за пол. От воды запекшаяся кровь снова становится жидкой, и Роуса сметает пропитавшуюся ею солому вместе с грязью в большую кучу. Но как теперь вынести это жуткое месиво на улицу? Наверное, не стоило лить на пол столько воды. Тогда солому можно было бы сжечь.
В конце концов Роуса собирает ее в охапки, запихивает в ведро и несет к ручью; там она бьет башмаком по льду, проделывает в нем дыру и выливает мерзкую жижу в воду.
Она вся перепачкалась бурой кашицей и поэтому плещет себе на грудь и руки, старательно отмывая платье от пятен.
Но хотя бы в землянке больше не пахнет кровью. Только поднося пальцы к самому носу, Роуса улавливает еле заметный запах… как будто сырого мяса. Она закрывает глаза и несколько раз сглатывает, пока не пройдет комок в горле.
Внезапно за спиной у нее слышится покашливание. Роуса резко оборачивается.
В дверях, запыхавшийся, как после бега, стоит Паудль. Он с изумлением разглядывает ее мокрую одежду и качает головой.
– Сельчане уже сплетничают вовсю, – тяжело дыша, выпаливает он.
На Роусу накатывает дурнота.