– А кто еще такой Джон Селуин Гаммер? – спросил Треско.
– Серийный убийца, – весело ответила Лавиния. – По мнению твоего деда. Он все еще вещает?
– Я думал, он разговаривает с Гертрудой.
Спустилась Блоссом: она искала сына, который завтракал в гостиной, и Джоша. «Вы где? Надеюсь, проснулись». На кухне все еще работало радио – кто-то вещал о спорте; в этот момент отец обычно вставал и шел в уборную. Где же они? Нашли себе что-нибудь на завтрак? Не обижали доброго старого дедушку?
Теперь голос Блоссом сделался зычным. Мать четверых – ну так и бабушка тоже родила и вырастила четверых, но ей никогда не нужно было повышать голос: если требовалось восстановить спокойствие или показать, кто здесь главный, она всего лишь удалялась в комнату с книгой и чашкой чаю. Как ни странно, это срабатывало. Стоило маме закрыть за собой дверь или просто проронить: «Все, с меня хватит!» – склоки тут же прекращались. Зачем же Блоссом так кричит? Может, потому, что приходится следить за обширным поместьем? Или потому, что нужно заглушить что-то… знание о том, что она совсем… крохотная? Блоссом спустилась по лестнице и вошла в кухню, не переставая звать Джоша и Треско так, словно ее отца там не было. Голос стих, и тут отец тем же тоном сообщил:
– Они в гостиной. Завтрак туда взяли.
– Тут только я, мам, – отозвался Треско, потом обратился к Лавинии: – Я не общаюсь с Джошем, мы не ждем, когда кто-то из нас проснется или тому подобное. Мама…
– Доброе утро, Блоссом! – сказала Лавиния, когда сестра вошла в комнату, поедая йогурт из холодильника. – Выспалась?
– Знаю, – ответила та Треско и переключилась на Лавинию: – Слышала, как пришел Лео? Грохоту было! Прямо-таки ввалился в дом через входную дверь. Папа в поганом расположении духа. Спрашивал, неужели эта чертова баба появилась как раз вовремя? Миссис Тэтчер.
– Он спрашивал меня про какого-то Баммера, – сообщил Треско.
– Вы тут о чем? – раздался голос из кухни.
Совсем просто оказалось забыть, что отец тоже здесь, – так плотно его окутало облако сожалений и осуждения. Но тут Лавиния услышала, как он говорит с кем-то еще, с кем-то, кто пришел к нему: «О, а вот и ты». Джош тихо спустился. Никто никогда не замечал Джоша. И тут папа снова повысил голос и стал честить кабинет консерваторов. «Господи, пусть он хоть Джоша не трогает. Только не Джоша», – поймала себя на мысли Блоссом. И внезапно услышала голос отца, возражавший: «Но я слушал…» Вместо металлических голосов из радиоприемника зазвучала музыка. Джош, робкий сын ее брата, пришел на кухню – и прекратил дедовы жалобы, просто переключив радиостанцию.