И тут случилось странное – Лео бы в жизни не смог этого предвидеть. В любых обстоятельствах на вопрос о том, чего он больше всего боится, он ответил бы: «Потерять работу». Она кормила его, позволяла платить ипотеку за дом в Баттерси, заставляла что-то делать, в конце концов! Вообще-то такого вопроса Лео не задавал никто. Кому это интересно, в самом деле. Но в голове он всегда держал: самое страшное – остаться без работы; будущее, в котором больше не доведется исправить «идеальный» на «безупречный» в чужом тексте и увидеть напечатанным в ежедневной газете свой совет читателям, как выбрать в Котсуолдсе отель класса «люкс» с качеством, достигшим невиданных высот. Доселе невиданных. Искренне полагал: это худшее, что может с ним случиться. Он совсем не думал, что это будущее нависнет над ним, когда набирал номер телефона тут, в отцовом кабинете: торчат из чемодана вещи Блоссом, на односпальной кровати лежит комковатое, точно после бессонной ночи, ватное одеяло, синее с зеленым. Он страшно маялся похмельем. Однако это нужно было сказать.
– Да, – проговорил Лео. – Полагаю, так лучше всего. Я уже давно думал о том, что пора. С вами было хорошо, Роб, и я собирался как-нибудь поблагодарить тебя, но, кажется, я не стану больше у вас работать. Я свяжусь с женщиной из админотдела. Спасибо.
– Хорошо, это тебе спасибо, – ответил Роб. – Так, по крайней мере, есть хоть какая-то ясность. – Он положил трубку. Снаружи в игре в бадминтон наметилась тяжелая, пыхтящая пауза. Блоссом наклонилась, держась за коленки. Ее сын Треско ждал, похлопывая ракеткой по ладони. Снизу ласково и тихо перебранивались Хью и Лавиния; в радиоприемнике играл стройный, невозмутимый мотив: Бах, Гендель или кто-то в этом роде; никому не пришло в голову переключить его с Третьей программы.
8
Посещения в больнице начинались с двух, но Лео пришел почти ровно в час – и медсеcтры в отделении не возражали. По неведомым ему причинам мать перевели в отдельную палату. Видимо, насовсем. Он решил, что хочет сходить к матери в одиночестве, пока не собрались остальные. Посещениями заведовал отец: он сидел у постели матери по шесть часов кряду, запуская поочередно сыновей и внуков и даже находя время для соседа или друга семьи. Хилари не спускал с них глаз, вполуха слушая бессвязные бормотания накачанной обезболивающими Селии и робкие предложения каждого пришедшего по поводу того, как развлечь или заинтересовать больную. Когда очередь выпадала Лео, он то и дело ждал, что Хилари вот-вот объявит Селии о разводе. Он говорил и говорил, все более бессмысленно – лишь бы не нависало пауз. Хилари сидел в синем кресле, предназначенном для пациентов, откинувшись на спинку, сложив руки, и выжидал.