Лишь когда снаружи донесся нетерпеливый рокот мотора и тиканье счетчика черного автомобиля такси, Аиша поняла, насколько ей не терпится избавиться от этого парня. «Бедолага…» – с удивлением поймала она себя на мысли. Он сидел уже надев плащ; рядом с ним на полу стоял небольшой саквояж: осталось лишь дождаться звука подъезжающего такси, чтобы с облегчением вскочить и, благодаря гостя, объявить: «Это, наверное, за тобой». И это ей надо было встряхнуться и осклабиться. Фанни ослепительно и неспешно улыбнулась, лениво поднимаясь, и обе сопроводили Энрико к дверям.
– Я отлично провел время, – хмурясь, сказал он. – Передай маме с папой огромное спасибо. – Энрико сделал неопределенный жест в сторону Аиши, но в одной руке она держала бутерброд, а в другой – кусок пирога со свининой.
Хотя дождь уже только капал, Аиша не хотела высовываться на крыльцо, так что вместо подразумеваемого им рукопожатия у них вышло что-то вроде пожатия плечами, когда двое синхронно приваливаются друг к другу.
– Жаль, что они не могут попрощаться с тобой лично, – официальным тоном произнесла она. – А с тобой мы увидимся в Кембридже через пару дней.
– Это не за Энри-ико! – протянула Фанни. – В машине кто-то есть.
Такси остановилось возле их ворот, но кузина оказалась права: в нем, нагнувшись, видимо подсчитывая деньги или собирая сумки, сидел человек.
– Так, может, все равно поедешь? – предложила Аиша. И надкусила пирог со свининой. – Какая разница, такси есть такси.
Пассажир вышел из машины. В руках у него были две потрепанные коричневые кожаные сумки. Он поставил их на тротуар и вольготно потянулся. Судя по выражению его лица, он даже порадовался, что промокнет. Поначалу Аиша решила, что он пойдет по дорожке к их дому, но нет: он приехал домой, а не с визитом. Это было видно по тому, как опустились его руки. Ей доводилось видеть такое раньше. Она смотрела на незнакомца и, услышав жалобы итальянца, ощутила, что ей мешают. Слегка удивленное, круглое лицо с большими тревожными голубыми глазами; оно напоминало полузабытую мелодию, которую вдруг слышишь в людном месте и замираешь, вслушиваясь в ритм. Жевать стало совершенно невозможно. Незнакомец ласково, добродушно, чуть печально и даже кокетливо окинул взглядом всех троих, а потом отвернулся. Таксист подъехал не к тому дому – с дороги номера были едва различимы, – и человеку с двумя кожаными саквояжами пришлось пройти шагов двадцать до своей калитки. Теперь, по мере того как он удалялся, лицо его становилось жестким, оценивающим, слегка разочарованным.