В следующую среду он выехал на парковку с одной мыслью. Детишки из Гауэра были уже там. Шариф притворился смущенным. Иначе мальчишки не стали бы кричать.
– Вот он, гребаный паки! – заорал один. Интересно, это всегда один и тот же? – Глядите, паки! Гребаный паки в рубашке и галстуке. Гляньте на маленького паки!
Шариф обернулся, стараясь сохранять добродушное выражение лица. Дети стояли там же, где и раньше, не двигаясь, не дрогнув. Они имеют право на эту землю: вот что читалось в их позах. Прежде он их не рассматривал так близко. Их было семеро. Тот, который, как ему казалось, и кричал, оказался низкорослым, с резкими чертами, темными волосами, топорщившимися на затылке, и очень светлой кожей. На них были шорты и футболки, у пары ребят на голенях красовались вязаные штуки, которые здесь называют гетрами.
– Вы зовете меня паки? – спросил он.
– Паки пришел! – заорал мальчишка с деланым злорадством. Остальные не спешили поддакивать.
– Ты зовешь меня паки? – снова спросил Шариф. – Я – не паки. Совершенно точно не паки. Если уж тебе надо меня как-то обозвать, то я – бенги.
– Ты – паки, – ответил мальчишка. Он уже не кричал, но говорил с насмешливым презрением, глядя на Шарифа с другой стороны забора. – Глянь на свой костюм и галстук!
– Я преподаю в университете, вот и ношу костюм, – ответил Шариф. – И я не пакистанец. Будь я им, я бы понял, когда вы кричите: «Паки!» Нет, мне бы не понравилось, но я бы понял. Знаете, кто я? Я из Бангладеш. У меня больше причин ненавидеть пакистанцев, чем у вас. Они правили моей страной двадцать четыре года. Они грабили нас. Запрещали говорить на родном языке. Когда мы проголосовали за одного из нас на выборах, отменили их результат. Они убили людей, которых я знал и любил, убили моего брата. Сколько тебе лет?
– Паки спрашивает, сколько мне лет, – сказал мальчик с резкими чертами лица.
Вид у него был умненький. Мог бы хорошо учиться. Лица остальных казались туповатыми. Ни намека на интерес в них не читалось. Они не могли даже догадаться, что лучше уйти. К ним направлялся кто-то большой – взрослый.
– Это было десять лет назад, – произнес Шариф. – Ты тогда еще не родился.
– Да пошел ты! – выругался мальчик, и кое-кто из его друзей рассмеялся. – Мне четырнадцать, вот.
– А мне – пятнадцать, – сообщил другой, почти белобрысый, с квадратной, как у памятников героям, челюстью и совершенно пустыми глазами.
– Была война, – продолжал Шариф. – Мой брат, на два года старше тебя… Вы бы тоже назвали его «паки». Но он не был паки. Он боролся с пакистанцами. Его арестовали. Больше мы его не видели. Мать так и не узнала, что с ним стало.