– Я думала, что это один из чтецов Мафуза, – сказала Долли. – Но столько народу, ужас. Надо было убрать все ценное. А где сестра?
– Ушла, полагаю, – сухо ответил Шариф, надеясь, что расспрашивать о ней его больше не будут.
– Надеюсь, скоро вернется. Мы тут подружились с твоими мальчишками. Должна признаться – я влюбилась в Омита. Больше всех его люблю!
Долли всегда умела удивить Шарифа, и сейчас он полностью сосредоточился на нежно любимой сестре. Гафур увел ребят на кухню – показать, что там и как работает, а остальные ушли наверх спать, утомленные перелетом.
– Вот как? – спросила Назия. – Ты предпочитаешь одного моего сына другому?
– Боюсь, что да, – улыбнулась Долли. – Омит такой милый. Раджа думает, что он тут главный, правда? Но, думаю, в конце концов именно на Омита можно будет положиться.
– Глупости какие, – в свою очередь улыбнулся польщенный Шариф. – Им всего семь лет.
Всем вокруг, наверное, казалось, что Омит и Раджа отличаются друг от друга не больше, чем половинки яблока. Отец так и не понял, как их умудряются путать: всякий, кто хоть сколько-то с ними пообщался и умел наблюдать, видел разницу. Даже когда они дома отстукивали ритм, на самом деле отстукивал один, а второй подражал его движениям. Омит никогда не бежал первым: он всегда выжидал, когда это сделает брат. В конечном итоге, как и они с Садией, братья бежали в разные стороны: один налево, второй направо.
– Они совершенно разные, – заговорила Назия. – Если кто-нибудь нашалил, я всегда знаю которого спрашивать. Раджу – бесполезно. Он вечно валит на Омита.
– Кто-то опрокинул горшок, – ввернул Шариф. – И до сих пор никто за это не наказан.
– Если Мафуз и Садия уехали, – сказала Назия, – не вижу причин выносить этот ужасный шум; снаружи, должно быть, еще громче.
– Сестра расстроится, – возразила Долли. – Мы не можем взять и выключить. Брат так с ними возился, так переживал, когда не удавалось усилить звук.
– Ну, – сказал Шариф, – если я оставлю всего одну пару репродукторов, все равно будет слышно, и прохожие сразу поймут, что мы достойно чтим память мамы.
– Шариф сделает все аккуратно – подумают, что репродукторы вышли из строя, – заверила Назия.
– Если вообще заметят. И мы наконец выспимся. Но это подождет. А перед тем, как я это сделаю, сестренка, давай поговорим о твоем будущем.
Три дня спустя Назия, Тинку, Бина и дети улетели обратно в Англию. Шариф остался с Долли в Бангладеш. Что случилось с Садией и Мафузом, они так и не узнали. Все три дня они ждали, что зять зайдет в дом, жалуясь, что с громкоговорителями что-то не так. Собственно, на это уже пожаловались чтецы, но от них отмахнулись. Шариф даже пожалел, что никто не оценит, как аккуратно он сделал так, чтобы контакты казались потертыми, да и вообще непрочными. Даже не заподозришь вредительства, когда все закончится, сказал он Долли. На второй день в пачке писем обнаружилось одно, написанное почерком Мафуза и адресованное Долли. Она отложила его из стопки с соболезнованиями, а потом Шариф обнаружил его нераспечатанным в корзинке для бумаг полированной меди, прятавшейся под старым отцовским письменным столом с обтянутой кожей столешницей.