– Я порвал его сумку. Он решил, что я должен ему за починку.
– Бедный мальчик, – просто сказала мама. – Ему не очень везло в жизни, сразу видно. Думаешь… Вот черт! – Она наклонилась, отыскала за диваном уроненный наперсток, достала иглу и нитку и поднесла к свету, оценивающе разглядывая. – Такие люди. Мой девиз: «Плати, чтобы отстали». Десять шиллингов, и вопрос закрыт. Знаю, это ужасно.
– У меня не было десяти шиллингов.
– Ну и ладно, дело-то сделано, – сказала мама. – Не думаю, что этот мальчик когда-нибудь напишет великую картину, спасет кому-нибудь жизнь, построит мост или напишет книгу. Те, кто на это способен, – не такие. Думаешь, люди, которые… которые написали книгу Екклезиаста, тоже ныли и были такими же прыщавыми?
Должно быть, у Лео сделалось странное пугающее выражение лица. Прежде он ни разу не слышал, чтобы мама ссылалась на книгу Екклезиаста. Откуда это у нее?
– О, ну ты меня понял, – смущенно засмеялась мама, как будто действительно заговорила о чем-то, что могло смутить. – Я за то, чтобы заплатить подобным людям, лишь бы они отвязались. Можешь вдеть красную хлопковую нитку вон в ту иголку, Лео?
Так году в 1969 или около того Лео узнал, что некоторым людям нужно заплатить, чтобы они отстали. Как узнал и то, что его мама в это верит. Прошло много лет, прежде чем он задумался, что же больше повлияло на его жизнь: мысль, что это работает, или же то, что так считала его мама?
1
Не успев появиться в доме, Блоссом рокочущим, как теперь за ней водилось, голосом проговорила:
– А что, тот парень, Том Дик, вернулся в Шеффилд?
За ее спиной двое мальчишек, выбравшись из машины, тащили тяжелые чемоданы. Лео быстро поцеловал сестру в щеку и наклонился к сыну с распростертыми объятиями. Правда, сейчас особенно сильно нагибаться не приходилось, а ради Треско и вовсе не было нужды – тот уже вымахал ростом с дядю. На Блоссом были белая блузка и блестящий бархатный платок, обернутый вокруг шеи, – Георгина фон Этцдорф, догадался Лео. Она поправилась, что ли? Или все дело в новой прическе: спадающих на плечи волосах? Менее пышная, ближе к лицу – обычно Блоссом носила венчик, взбитый с помощью пенки «Элметт». Джош приехал в голубой рубашке с закатанными до локтя рукавами, легких брюках-чинос и розовых матерчатых эспадрильях. Ничего из этих вещей Лео прежде не видел у сына. Треско был одет так же, только туфли другого цвета.
– Том Дик… – повторила Блоссом. – Кажется, я заметила его на улице, когда мы проезжали через Рампур. Это точно он.
– Понятия не имею, – невозмутимо ответил Лео. Высвободился из объятий Джоша, который прямо-таки повис на нем; потрепал сына по макушке и похлопал по плечу. – Я его сто лет не встречал. Может, ты решила, что это он, из-за роста?