Я огляделся. Баттерс шел со слезами, избороздившими его покрытое пылью лицо серыми подтеками. Волки крались недалеко, низко опустив головы, настороженные и поникшие. Только Саня, отстраненный и спокойный, казалось, выдерживал ужас со свойственным ему стоицизмом — но даже у русских есть пределы. Его лицо было искажено болью.
И мы все это ощущали.
Что мы не справились.
Зима непрестанно взывала ко мне. Холод заглушит боль, подавит мою тошноту, оставит все спокойным, четким, рациональным и ясным. Я мог бы положится на эту силу. Забыть об этой боли, хотя бы на время.
Но где-то глубоко внутри меня возникло твердое, непоколебимое осознание истины:
Некоторые вещи должны причинять боль.
Некоторые вещи должны оставлять шрамы.
Некоторые вещи должны преследовать тебя в кошмарах.
Некоторые вещи должны быть выжжены в памяти.
Потому что это был единственный способ убедиться, что им можно дать бой. Это был единственный способ встретиться с ними лицом к лицу. Это был единственный способ повергнуть будущих представителей смерти и опустошения прежде, чем они смогут довести дело до конца.
Слова «никогда больше» для некоторых людей будут важнее, чем для других.
Так что я ехал на заднем сидении Мерфи и держал прохладный покой зимы на расстоянии вытянутой руки от себя. Я знал, что то, что я лицезрел, навсегда меня травмирует. Я знал, что останутся шрамы. Я знал, что все эти вещи необратимо будут выжжены в моей голове.
Я позволю им.
Я встречу их.
Я запомню их.
И гнев начал сгущаться вокруг нас.
Я имею ввиду, не в метафорическом смысле. Гнев воплотился в некое реальное, ощутимое в воздухе присутствие, столь же настоящее и заметное, сколь музыка, и такое же резкое, как чистый запах озона. Мужчины и женщины по пути смотрели на нас и понимали, что мы едем воздать по заслугам тем, что явился в наш город.
И те, кто чувствовал это, шли за нами.
Я оглянулся и увидел молчаливую, мрачную, решительную толпу мужчин и женщин. Некоторые из них были копами. Пару раз я даже увидел людей в военной униформе, надеваемой в экстренных случаях. Некоторые из них были явно романтиками с большой дороги. Но большинство все же были просто...людьми. Обычным народом.
Народом, с которого было достаточно.
Народом, решившим взять оружие и драться.
А над нами и вокруг нас, маленький народец маршировал под моим телепатическим знаменем. Всегда скрытые, постоянно мелькающие движения в уголке вашего глаза, порхающие тени и шепот звуков — и еще блеск крошечного оружия.
Кроме них в ночи таились и другие создания. Зимний Двор включал в себя огромное множество кошмаров, страшилищ и хищников, что бродили по изнанке Чикаго по вечерам. Я чувствовал, как они откликаются на знамя моей воли, как скользят словно призраки по крышам и переулкам, собираясь вокруг силы Зимнего Рыцаря, подстраиваясь под мои мысли и под мою цель.