Судя по выражению лица его собеседника, именно так тот до сих пор и думал, тем не менее Романов поспешил заверить:
— Что вы, князь, нет, конечно же! Как можно?
— Можно по-всякому, — уже слегка заплетающимся языком пробормотал Сергей Казимирович. — А вот нужно — так, как нужно… Да, к вопросу о насущных нуждах. Есть что-нибудь от нашего друга в Конвое?
— Он просил до поры себя не дергать — пока шум не уляжется.
— Уляжется сей — поднимется новый… — пожал плечами Огинский. — То есть, новостей нет?
— Нет.
— Ясно, — кивнул Сергей Казимирович. — Ну что ж, Ваша Светлость… — чарка порхнула было ему в руку, но, замерев на полпути, вернулась на стол нетронутая. Огинский пошевелил пальцами, и алкогольный туман в его взоре рассеялся без следа. Спина выпрямилась, голос зазвучал ровно и четко. — В сем бою мы с вами уступили. Но война наша только началась. Впереди еще ждет множество сражений, и не то важно, кто проиграл в первом, а лишь то, кто одержит победу в последнем, решающем. Полагаю, у нас неплохие шансы на итоговую викторию. А что касается потерь… Как сие ни печально, битв без них не бывает. Верно вы сказали: сделанного не воротишь. Довольно оглядываться — будем смотреть только вперед!
— Только вперед, князь! — отсалютовал собеседнику бокалом с вином Романов.
За окном загородной резиденции бывшего московского наместника разгоралась заря нового дня.
[1] Польский алкогольный напиток — водка, настоянная на особой траве, произрастающей на территории Беловежской Пущи. Российский аналог — «Зубровка»
в которой раскрывается тайна,
касающаяся меня разве что косвенно
Второкурсник отключился за миг до пика. «Прорвало» его уже в бессознательном состоянии. Так случалось всегда, никаких исключений. Но минут через тридцать этот ловелас очухается в полной уверенности, что побывал на седьмом небе. А вот себя при этом показал не лучшим образом. И скорее всего, устыдившись, навсегда уберется восвояси, бормоча комплименты и благодарности вперемешку с извинениями и оправданиями — а может, и обвинениями, это уж на что ему ума, чести и совести хватит. А если вдруг паче чаяния надумает задержаться и повторить попытку — пусть даже из самых лучших побуждений — она сама его выставит за дверь. И решительно отошьет, коли герой не поймет с первого раза и попробует подкатить снова позднее.
Второй раз он ей на дух не сдался — дважды в ее постели не оказываются.
А знал бы, бедолага, во что ему встали эти жаркие минуты — едва ли отважился бы на это и однажды.
Но догадаться о том кадету не дано. Если он и обнаружит понесенный ущерб — вернее, когда обнаружит — с необремененной пуританскими комплексами новоиспеченной первокурсницей Федоровки Марией Муравьевойон его нипочем не увяжет. Так же, как и каждый из тех полутора дюжин дурачков, поведшихся на ее стройные ножки и высокую грудь ранее. Строго по одному в месяц, аккурат с тех пор, как Маше исполнилось шестнадцать. Чаще — не имеет смысла, реже — расточительно.