Да мало ли до чего может придраться какой-нибудь заезжий ротмистр или, скажем, полковник, тем более под играющую в его крови черешневую палинку, сливовую цуйку или даже благородное французское, выкушанное в местной ресторации.
Но в этот раз пронесло, воскресный день тревог и волнений не принёс, и капитан-поручик Егоров приготовился распускать своё подразделение для принятия пищи.
– Рота, со вторника все построения на улице перед тем домом, где лежит наш раненый Афанасий! Леонид, пробей сигнал «к столу»! – Алексей кивнул барабанщику, и над городскими предместьями раздалась дробь барабанного боя. – Рота, для принятия пищи разойдись!
В понедельник в главном квартирмейстерстве армии, как обычно, царило большое оживление. Полковые начальники и командиры отдельных батальонов приезжали на доклад сами или же высылали на него своих заместителей. Тут проходили многочисленные плановые совещания и сборы по всем возникающим вопросам. Шла кропотливая штабная работа по подготовке к предстоящему этой весной наступлению.
Лёшка на такие высокие собрания штаб-офицеров вхож не был, чему, в общем-то, и сам был совершенно искренне рад. Его непосредственный начальник и куратор, барон фон Оффенберг, был уже месяц как в отъезде. Военная коллегия посчитала возможным перебросить со Второй армии часть полков на Дунай, и теперь Генрих Фридрихович на месте определял, какие силы будут достаточны для сдерживания турок под Очаковом и какие нужны для контроля огромной территории всего северного Причерноморья. А какие, стало быть, можно было бы и перебросить на юг безо всякого ущерба для северного направления.
Особого дела до роты Алексея пока что никому не было, и после традиционного доклада подполковнику Соболеву обо всех текущих делах в роте, и даже не выслушанный им до конца, он был выпровожен заместителем главного квартирмейстера из кабинета с дежурными словами:
– Гляди там у себя сам, капитан-поручик, главное, чтобы порядок у тебя в роте был и чтоб солдаты твои без дела бы дурью не маялись! А мне уже к Ивану Фёдоровичу пора, там из военной коллегии сразу трое шибко умных щёголей давеча прикатили, всё им совещания собирай и доклады в письменном виде подавай! Некогда мне с тобою тут, Егоров, нянькаться, там меня бригадир, чай, уж заждался! Скоро твой немец в Бухарест вернётся, вот со всеми своими вопросами ты к нему тогда и обратишься! – и штаб-офицер демонстративно начал собирать бумаги со своего стола.
Лёшка, поняв, что высокому начальству опять не до разговора о нуждах роты, вздохнул и, козырнув, вышел в коридор. Идти к главному интенданту без поддержки Генриха Фридриховича было, разумеется, бесполезно и даже, пожалуй, что очень небезопасно. И так его подразделение снабжалось по самому высшему разряду в армии. Тут как бы то, что сейчас и так уже есть, не пересчитали бы да не отняли! Яков Семёнович был человеком суровым и весьма авторитетным. А у особой роты егерей были перед ним свои старые грешки.