– На вот, покури это.
– Это отвратительно, он даже не может позволить себе нормальную сигарету, – пробормотал я. Абдель отвез меня в кафе «Два маго»[70], и к тому времени, как мы устроились за столиком, моя голова начала кружиться.
– Что это за штука?
– Немного гашиша никогда никому не повредит.
– Бога ради, Абдель, я никогда не прикасался к этому дерьму. Ты мог бы меня спросить.
– А, пошел эффект...
– Абдель, ты плохо поступил с Джоном. Ты должен уважать молодых людей. Да и женщин тоже.
– Это была просто шутка.
– Совсем не шутка – быть восемнадцатилетним, мальчики очень чувствительны. Ты бы не поступил так со своим сыном.
Я был в ударе. Абдель не обращал внимания.
– Хорошо, – продолжил я, – общество заботится только о потенции, но молодежь, я не говорю, что она против нее, но она верит в любовь. Женщина сокровенна, она не товар, который выставляют на витрину. Это человек, которого уважают, с кем хотят прожить жизнь...
– Пожизненный приговор. Да, в этом я вас поддерживаю.
– Когда у тебя появится семья, ты будешь бороться за нее, ты захочешь передать то, во что веришь, что считаешь прекрасным, Абдель. Это не пара красивых сисек, а красота семьи, подлинных отношений, взросления...
– Может, твердения?
– Великодушие к тем, кто слабее, друзья, на которых можешь положиться. Словом, все. Вот посмотришь, через пару лет ты захочешь подраться с любым, кто будет кокетничать с твоей девушкой.
– Хотите пари? Да ладно, давайте сюда!
– Очень смешно, Абдель. А, правда, от этой штуки хорошо себя чувствуешь. Надо будет еще взять.
– Нет проблем.
Я стал свидетелем доставки пакета с чистейшей смолой: Абдель свистнул из машины, и из окна на третьем этаже ему сбросили пакет. Я прибегал к этому «лекарству» в ненастье, пока не оказался под красивым марокканским небом - родиной этой смолы.
*
Клара,
я хочу, чтобы ты ответила на мои разрозненные фрагменты, столкнула мое небытие с твоей реальностью. Наполни меня своим дыханием, чтобы моя отравленная наркотиками память могла нарисовать путь. Возможно, ты поможешь мне снова найти нить. Если бы я только мог подвести итог своей одиссее.
Пожалуйста, дай мне что-нибудь, к чему можно стремиться. Брось мне вызов, помоги мне. После смерти Беатрис я сдался. Если бы я только мог различить малейший проблеск новой жизни где-нибудь в этом темном лабиринте боли и фальшивых случайностей. Что мы обнаружим под тем, что запретно, – пепел или эту долгую ночь? Будет ли эта все та же потревоженная душа? Или пламя вновь разгорится где-нибудь еще, освещая дни, которые придут с его теплым сиянием?