Сама – там, в моих запретных снах.
Глупо все это, правда? Влюбиться в человека из снов. Целоваться с ним во сне. В том, что у меня к нему любовь, я уже не сомневаюсь. Это плохо. Ужасно. Так не должно быть. Но я точно знаю, что вот оно – уже есть, явилось, особо не спрашивая моего мнения. И самое жуткое – то, что я понятия не имею, чем все это может закончиться. Он – князь Долины, а я – сноходец.
После того поцелуя на островке Винсент возобновил наши занятия, и, казалось бы, ничто больше не напоминало… Только вот больше не сидел он по ту сторону стола. Теперь он приволок кресло ближе к моему, садился рядом, брал книгу и клал ее себе на колени. В результате этой коварной тактики мне приходилось наклоняться к страницам, и, хоть я и сидела в отдельном кресле, Винсент с невозмутимым видом приобнимал меня за плечи и начинал выписывать подушечками пальцев огненные вензеля. Сквозь ткань. Но снилось мне это так, что все внутри сжималось в тугой, пульсирующий, раскаленный узел. Где-то там, под ребрами. Так, что даже дыхание сбивалось, губы пересыхали, буквы перед глазами прыгали и сплетались совсем не в том порядке, в котором положено.
– Внимательнее, пожалуйста, – мягко журил Винсент, а сам руку и не думал убирать, а я, пунцовая, блеяла что-то невразумительное, но в мыслях была не с очередным славным правителем и его добродетельной супругой, а с этим искусителем – да пусть он хоть трижды князь Долины.
Мне хотелось закрыть глаза и просто ощущать мягкие, порхающие прикосновения. Это было так приятно, так необычно. Вспоминая, как хватал меня Дэвлин, а потом – ар Мориш, я не могла уяснить: как же так? Почему прикосновения одних вызывают лишь отвращение, а легкие, прямо-таки манящие касания Винсента делают тело мягким и совершенно безвольным? Вывод напрашивался только один, и он совершенно не утешал.
Это какая-то ненормальная любовь и неправильные встречи – только во сне и без обещания что-то изменить… А спрашивать я не решалась. Наверное, у Винсента были очень веские причины оставаться в Долине Сна.
* * *
– Ну прямо затишье перед бурей, – сказала Габриэль.
Она в одной сорочке сидела на краю кровати и, расчесывая на ночь волосы, болтала босыми ногами. Горящая свеча – единственная, у нее на тумбочке – выхватывала из темноты лицо подруги и отражалась золотыми бликами в глазах. Я, свернувшись калачиком под одеялом, подперев ладонью щеку, наблюдала за ней. Глаза слипались. Мастер Брист еще утром выжал нас досуха, остаток дня я бродила по замку как хворый индюшонок, они вечно всем болеют в деревне. Но в одном Габриэль была права: как-то подозрительно спокойно и тихо стало в Бреннене. То неведомое зло, что убило ученицу, словно затаилось. И те, кто подбросил мне записку, не давали о себе знать. Ар Мориш, хвала Всем, тоже словно забыл о моем существовании.