А Гефест глядел на сенатора.
Максиму стало не по себе. Слов нет, сенатор ему не нравился. Но отправить патриция на казнь он вовсе не желал. А дело шло именно к этому. Недаром Гефест впился в сенатора взглядом.
Минуту назад Гефест набросился на бестиария. Вообразил: гигант всерьез задумал утопить Максима. Почему? Бестиарий - слуга сенатора. Действовал, конечно, по приказу хозяина. Выходит, Максим чем-то не угодил сенатору. Чем? Какое дело благородному патрицию до чужеземца? Значит, они знакомы. Возможно, чужеземцу известно нечто такое, чего никто знать не должен. А если вспомнить, что чужеземец предупредил императора о готовящемся покушении… Вывод прост. Покушение готовит сенатор.
Все эти мысли Максим с легкостью прочел на лице Гефеста. «Надо что-то делать! Пока голова сенатора еще держится на его плечах».
Дружески похлопав бестиария по плечу и поклонившись надменному патрицию, Максим потянул Гефеста в сторону. Сенатор не сделал попытки их задержать - явно не изнывал от желания заполучить чужеземца в гости.
Ни один римлянин, наверное, не обрывал процедуру мытья так внезапно, как это сделали они с Гефестом. Кое-как ополоснувшись, натянув на еще влажные тела туники, выскочили в парк. Максим, вместо того чтобы поспешить к выходу, усадил Гефеста на скамье в тени пиний. Хромой раб взирал сердито. Полагал, они торопятся поведать императору о злоумышленнике.
Максим, мотнул головой в сторону бани, гордо расправил плечи, взглянул свысока, передразнивая сенатора. Округлил глаза: «Кто такой?»
- Марк Серний Марцелл, - отчетливо произнес Гефест.
Максим покачал головой. Поднялся. Теперь он рисовал портрет другого человека. Встал на цыпочки и вскинул руку, показывая, как высок был неведомый заговорщик. Втянул щеку, мол, неведомый отличался худобой. Сгорбил плечи - тот, долговязый, сутулился. Схватился рукой за бок, намекая: у того больная печень. Колени трясутся. Подумал, не наградить ли его хромотой, но решил, что это будет чересчур.
Гефест поначалу взирал недоверчиво, но чем больше подробностей рисовал Максим, тем ярче загорались глаза раба. Человека с такими приметами отыскать не диво. Гефест уже видел себя спасителем отечества.
Фантазия Максима разыгрывалась не на шутку. Он очертил на голове круг: враг плешив. Впалые губы: не хватает зубов. Щурится: подслеповат.
Успокоился, лишь нарисовав портрет полного инвалида. «Пусть поищут!» Одно смущало: мог ли подобный калека покушаться на жизнь императора? Пожалуй, его должно было интересовать лишь собственное здоровье, точнее, отсутствие такового. Но Гефест, безусловно, поверил. «Боюсь, император окажется прозорливее».