, пошептывали они со стоном. Через неделю и из Петербурга пришло официальное известие об этом событии с повелением присягать новому государю Константину Павловичу. Жители Витебска хорошо помнили князя Константина с 1815-го года и с подобающим смирением присягнули. Как вдруг нежданно и негаданно приходит другой приказ: присягать Николаю Павловичу.
«Ой, капорес!» – протяжно и тоскливо простонали жиды, а христианское население как будто и повеселело. Впрочем, это, быть может, мне только так показалось.
III
Войны персидская 1827 г. и турецкая 1829 г. кроме прохода войск и провода нескольких турецких пашей чрез Витебск прошли бы совсем незаметно, ежели бы одно особенное обстоятельство не озадачило сильно белорусских жидов.
Богатый откупщик Гинцбург[101] взял на себя поставку провианта для дунайской армии, и целая толпа бедных евреев в виде поверенных, приказчиков, подносчиков, сидельцев и извозчиков вереницею потянулась из города за полками. Двое из них, Мордух и Биня захотели сделать самовыгоднейший гешефт, и где-то за Дунаем вызвались произвести разведку в турецком лагере, рассчитывая на пособие со стороны тамошних своих единоверцев. Но тут-то они и ошиблись в расчете: единоверцы же связали их, как баранов, и потащили к агорянам на жертву Ваалу[102]. Турецкий паша, который до того успел уже повесить трех шпионов, и все из детей Израиля, чтобы раз и навсегда избавиться от столь милых посетителей, выказал пред ними всю свою азиатскую энергию. Они были введены к нему в палатку и в присутствии его выдернули два конца поданного им платка. У Мордуха оказался узелок, и это было его смертельным приговором. Перед палаткою же его раздели донага, и стали снимать ятаганом[103] кожу, начиная с темени и вдобавок посыпая солью обнаженные уже части тела. Операция эта продолжалась больше часа, а через часа еще два или три бедный страдалец отправился прямо на лоно праотца своего Авраама. Биня все это время связанный стоял тут же и смотрел как на производство казни, так и на страшную агонию своего товарища по службе. Мордух уже не дышал, когда паша вышел из палатки, приказал развязать Биню и преважно через переводчика сказал ему:
– Возьми кожу, снеси к пославшим тебя и расскажи все, что ты видел.
Биню вывели из лагеря, и он цел и невредим с кожею Мордуха возвратился восвояси. Кожа эта похоронена была с возможною по обряду ветхозаветному торжественностью.
– Ну, а после нашлись ли еще охотники заглянуть в неприятельский лагерь?
– Ай вай! Цтоб скуру слупили? – отвечал Биня. – Який цорт захоцець туда заглянуць? Ни! Никто и ни за цто!