Следует иметь в виду, что никакие другие жившие тогда народы не распространились по известным в то время частям Евразии и Северной Атлантики так же широко, как скандинавы. Они путешествовали по территориям примерно сорока с лишним современных им стран и имели документально подтвержденные контакты более чем с пятьюдесятью различными культурами. Некоторые ученые пытались утверждать, что в этом нет ничего выдающегося и примечательного, и это просто региональное проявление общеконтинентальной мобильности и общих тенденций реорганизации экономики после распада Римской империи – нечто вроде зарождающегося раннесредневекового Евросоюза с особенно агрессивными участниками на Севере. Действительно, набеги и морские сражения происходили в регионе Балтийского и Северного морей за многие столетия (если не тысячелетия) до эпохи викингов. Однако нет никаких сомнений в том, что размах и интенсивность морского пиратства постепенно, но очень явно увеличивались начиная с 750-х годов и достигли кульминации в полномасштабных военных кампаниях IX и X веков, сокрушивших политические структуры Западной Европы. Параллельно и в тесной связи с морским разбоем исследовались и заселялись новые земли и развивалась торговля, особенно на востоке. Короче говоря, «эпоха викингов», при всей очевидной искусственности этого конструкта, ретроспективно созданного учеными, имеет вполне ощутимую значимость.
В то же время предпринимались попытки вычеркнуть викингов из истории, как ни парадоксально, именно на основании того, каким образом они были в нее вписаны. Согласно этой логике, будущее «колонизировало» упомянутый отрезок прошлого, исказив его сообразно собственным нуждам, и викинги на самом деле не более чем плод воображения живших позднее людей. На мой взгляд, такой подход не имеет смысла. Да, романтический национализм, викторианский империализм и их одиозные европейские преемники, безусловно, повлияли на поздние представления о викингах, однако они ровно ничего не говорят о том, что в действительности происходило в середине VIII – XI веке, – только о том, каким образом эта эпоха была освоена в культурном контексте или использована в качестве оружия (что, конечно, не следует оставлять без внимания).
С учетом всей этой неопределенности и продолжительных социально-политических злоупотреблений крайне важно позаботиться о том, чтобы концепция эпохи викингов имела проверяемую эмпирическую реальность, обнаруживаемую при внимательном изучении. Трехсотлетний период, начавшийся примерно с середины VIII века, ознаменовался в первую очередь процессом глубокой социальной трансформации, определившей облик Северной Европы на ближайшую тысячу лет, и это само по себе оправдывает дискретное определение эпохи викингов.