— А мне вы дом не сдадите? — спросил чужак.
— Для чего? — спросил Фуараль.
— Как то есть! — сказал чужак. — Чтобы жить.
— Зачем? — спросил Фуараль. Чужак тогда выставил руку, загнул большой палец и говорит, нарочито медленно.
— Я, — говорит, — художник, живописец.
— Ага, — говорит Фуараль.
Чужак загибает указательный палец.
— Я, — говорит, — смогу здесь работать. Мне здесь нравится. Нравится обзор. Нравятся те два ясеня.
— Ну и хорошо, — говорит Фуараль. Тогда чужак загибает средний палец.
— Я, — говорит, — хочу прожить здесь шесть месяцев.
— Ага, — говорит Фуараль.
Чужак загибает безымянный.
— Прожить, — говорит, — в этом доме. Который, с вашего позволения, выглядит на желтой земле точно игральная кость посреди пустыни. Или он больше похож на череп?
— Ого! — говорит Фуараль.
А чужак загибает мизинец и говорит: — За сколько франков — вы разрешите мне — жить и работать в этом доме шесть месяцев?
— Зачем? — говорит Фуараль.
Тут чужак аж затопотал. Вышел целый спор; наконец Фуараль взял верх, сказав, что в здешних краях никто домов не снимает: у всякого свой есть.
— Но мне-то надо снять этот дом, — сказал чужак, скрежеща зубами, — чтобы картины здесь рисовать.
— Тем хуже для вас, — сказал Фуараль. Чужак разразился воплями на каком-то неведомом наречии, едва ли не сатанинском.
— Ваша душа, — сказал он, — видится мне крохотным и омерзительно кругленьким черным мраморным шариком на выжженном белом солончаке.
Фуараль сложил в щепоть большой, средний и безымянный пальцы, а указательным и мизинцем ткнул в сторону чужака: пусть его обижается.
— Сколько вы возьмете за эту лачугу? — спросил чужак. — Может, я ее у вас куплю.
И Фуараль с большим облегчением понял, что это, оказывается, простой, обычный, жалкий идиот. У него и штанов-то нет, чтоб как следует прикрыть задницу, а он зарится на этот прекрасный крепкий дом, за который Фуараль просил бы двадцать тысяч франков, было бы у кого просить.
— Ну! — сказал чужак. — Так сколько же? Фуаралю надоело зря время терять, и он былне прочь напоследок слегка позабавиться, вот они сказал: — Сорок тысяч.
— Дам тридцать пять, — отозвался чужак. Фуараль от души расхохотался.
— Хорошо смеетесь, — заметил чужак. — Я бы такой смех, пожалуй, нарисовал. Изобразил бы, как сыплются свежевырванные с корнями зубы. Ну и как? Не отдадите за тридцать пять? Задаток могу прямо сейчас.
И, вытащив бумажник, этот полоумный богатей зашуршал одним, двумя, тремя, четырьмя, пятью тысячефранковыми билетами перед носом Фуараля.
— Останусь буквально без гроша, — сказал он. — Но на худой-то конец я ведь могу его перепродать?