После обеда, «на точном основании правил Инструкции», разрешается час отдыха. Однако, за неимением какого-либо для арестантов дела, этот час отдохновения продолжался обыкновенно вплоть до вечера, когда арестантам снова «дозволяется пить чай». На этот раз «казённого» кипятку уже не полагалось, и арестанты в складчину приобретали таковой из соседнего трактира. Ужинали арестанты остатками от обеда часов в семь вечера.
Часов около девяти вечера вновь появлялся смотритель или его помощник, арестантов вновь выводили в общий коридор «на молитву», им делалась именная перекличка, и арестантский день считался законченным. В «общие» камеры вносились, очевидно, «незаменимые» ничем параши, решётчатые двери камор замыкались на ключ, огонь в коридорах убавлялся, и всюду воцарялась полутьма.
Жуткая тишина прерывалась лишь монотонными шагами дежурного стражника, да побрякиванием его ключей.
Кое-где по камерам слышался ещё порой возглас, подавленный смех или, надолго затянувшийся, повествовательный шёпот; но через час-другой все уже спали сном праведников. Только в дверях «благородной» виднелась обыкновенно яркая полоска света, и слышался несмолкаемый говор, продолжавшийся часов до двух, до трёх ночи.
Так проходил день — сплошь, в сущности «при открытых дверях» — для обитателей всех «общих» камер, в том числе, и «благородной».
Но кроме этих «общих» при полицейских домах имеются ещё, так называемые «секретные» камеры — узкие, неприютные, как только можно себе представить, полутёмные конуры с крошечным решетчатым оконцем под самым потолком…
Они предназначены для одиночного, безусловно, келейного, заключения. Двери их выходят обыкновенно в боковой коридорчик, совершенно удалённый от главного коридора.
Внутренний вид этих келий очень мрачен. Здесь, кроме правил помянутой уже выше «Инструкции», на самом видном месте вывешены ещё так называемые, «верные прибежища». Это тексты из Священного писания, отпечатанные большими буквами на полулистах картона. Своим содержанием они обыкновенно производят весьма сильное впечатление на только что приведённого арестанта. «Придите ко Мне все страждущие и обременённые, и аз упокою вас!» или: «Много зол праведнику, но Господь от всех избавляет его!» Так гласят эти «верные прибежища», которыми тюрьмы и полицейские дома обязательно снабжаются от «попечительного комитета о тюрьмах».
Особый «карцер» — также считается необходимейшею принадлежностью каждого «полицейского дома».
Это уже совершенно тёмная крошечная каморка, где невозможно вытянуться во весь, хотя бы средний, рост; каморка с холодным каменным полом, без всякой койки или подстилки. Сюда сажали провинившихся «против дисциплины арестантов», причём с подвергающегося карцерному заключению, — трудно понять, для какой цели, — снимали все верхнее платье. Если принять во внимание, что карцер вовсе не отоплялся, и что на основании правил «Инструкции» смотрителю предоставлялось право продержать в карцере любого арестанта до семи суток с лишением горячей пищи, т. е. на хлебе и воде в продолжение всего времени заключения, то будет понятно, почему арестанты так недружелюбно косились на узкую глухую дверь мрачной каморки с чёткою надписью — «Карцер».