Определение серьёзности книги покоилось на довольно первобытных приёмах. Так, например, «Комедия всемирной истории» Шерра была абсолютно забракована, как комедия, а «Людовик XI в своём замке», нелепый переводной роман, как книга историческая, имела свободный доступ. В конторе смотрителя имелась также «казённая библиотека» — целый шкап с Новым и Веетхим заветом и другими, по преимуществу духовного содержания, книгами. Но многие из смотрителей, считая эти книги более украшением конторы, нежели пищей для ума, и опасаясь за «аглицкий переплёт», на руки их арестантам не выдавали.
«Благородная» камора мелась, чистилась половыми щётками и вообще приводилась в надлежащий «лакированный вид» кем-либо из «простых» арестантов из «бродяжных», по преимуществу, которые с охотой несли эту работу, потому что от господ «благородных» им за это довольно щедро «перепадало».
Пищей «благородные» не пользовались из общего арестантского котла. Им полагалось «на руки, сообразно чину» известное количество копеек на пропитание. Минимальная цифра — гривенник в сутки, который каждое утро выдавался «благородному» арестанту под его личную расписку в особой «шнуровой» книге. Тому, кто не имел собственных денег, приходилось очень плохо, плоше, нежели простому арестанту.
Арестантам денежным дозволялось иметь на свой счёт все, что угодно, съедобное и всякое питие, за исключением, разумеется, спиртных напитков. Курить также, в большинстве случаев, «благородным» негласно разрешалось; да и странно было бы иначе: строгости не помогают, а необходимость прятаться только увеличивает собою возможность пожара.
Кроме «общих» арестантов, о которых мы до сих пор говорили, есть в полицейских домах и так называемые «секретные», содержащееся в отдельных, специально приноровлённых для того, каморках, в безусловно одиночном заключении.
Сюда попадают арестанты по весьма различным основаниям. Большею частью по специальному, и нередко весьма таинственному, предписанию административной власти. Но ещё чаще сюда попадали городовые, полицейские служители и солдаты пожарной команды, весьма строго преследуемые за пьянство и другие мелкие проступки по службе.
В среде «общих» арестантов, считающих себя относительно свободными, «секретные» всегда пользовались особым соболезнованием и сочувствием: их называли «сиротами». В силу безусловной замкнутости жизнь их туго поддавалась постороннему наблюдению.
Можно было только заметить, что одиночное заключение действует на разнообразные натуры вообще в двух противоположно-типичных направлениях. Одни — вечно спят или, по крайней мере, дремлют целый день на кровати с закрытыми глазами и совершенно пассивно относятся к окружающему; другими, наоборот, овладевает какое-то неугомонно-нервное беспокойство: они вечно ходят из угла в угол, бормочут, жестикулируют и ни минуты не остаются на месте. Случались и попытки к самоубийству.