Выслушав эти «условия», я призадумался. Где же я возьму эти 30–35 рублей, которые я должен заплатить Петру Петровичу за право работать на него?! «На чай»?…
Да, «на чай» гости дают: гривенник, пятиалтынный, а ведь этих гривенников надо набрать больше рубля в день, чтобы только расплатиться с Петром Петровичем! А что же я-то сам заработаю?! За что же я буду работать, отдавая Петру Петровичу свои молодые годы здоровье, силы? Кто же будет меня питать, когда я заболею, состарюсь, проработав даром молодость? А паспорт, подати, семья, деревня?!
— Дурак, — сказал мне «старшой», выслушав мои сомнения. — А как служат другие, да ещё деньги наживают? Да ты служил ли раньше?
— Служил.
Я назвал трактир наугад.
— Вот и есть дурак. Разве у нас такой гость как там? Там чаю одному, да пять приборов, бутылку пива и семь стаканов, а у нас меньше зелёненькой[119] и гостя нет, а то красненькая[120] или четвертная. Тут, брат, не гривенником на чай пахнет, а сумеешь так и рубли в карман положишь!
— Покорнейше благодарю, — отвечал я, подавая «старшому» пятирублёвку.
— Ладно, приходи завтра, я тебя представлю «самому».
Я пришёл на завтра, но прождав часа четыре, ушёл ни с чем, так как сам был занят. На следующий день «старшой» сказал обо мне Петру Петровичу, но тот промычал «э…э» Напомнить второй раз «старшой» не решился, а Пётр Петрович забыл или не хотел принять, но только пришлось опять уйти не представившись… Только в пятый раз моего хождения «старшой» выбежал в прихожую, где я ждал, и схватил меня на рукав:
— Иди скорей, велел привести… Да, ну, шевелись…
Я оправил галстух, одёрнул жилет и рысцой пустился за «старшим». Пётр Петрович сидел за одним из столов залы и «кушали» с двумя знакомыми «господами» — тоже трактирщиками. Мы остановились в почтительном расстоянии… На мой поклон он повёл только бровями и сейчас же отвернулся, продолжая свой разговор с «господами»…
Я стоял… Пётр Петрович наливал рюмки; они выпивали, закусывали… Два моих будущих сослуживца суетилась около стола, ловя приказания на лету… Им подали лососину, селянку, потом новую бутылку водки, потом рябчиков, наконец кофе и ликёры… А я все стою… Прошло часа полтора… Они толковали и пили, выпивали и закусывали… Я наблюдал, как постепенно их физиономии краснели, речь заплеталась, фразы делались отрывистее, движения и жесты непринуждённее. У меня уже ноги начали подкашиваться… С удовольствием я плюнул бы в эту лоснящуюся рожу, а между тем приходилось стоять, и я не смел даже кашлянуть, а не только заговорить…
Верно, я долго ещё дежурил бы, но «господа» начали прощаться с хозяином и ушли. Теперь Пётр Петрович остался один, продолжая тянуть ликёр, и бросил, наконец, на меня взор.