Я и привела.
К могилке привела. Над могилкой креста не было — Кевин не хотел, только цветы цвели весенние, пусть и среди сосен тяжело цвести им, но цвели. Всегда цвели.
Остановилась я, при виде могилы саморучно выкопанной, сердце сжалось, и не отпуская руку водяного, я сказала:
— Вот коли воду чувствуешь, то и увидеть сможешь, сколько я здесь слёз пролила.
Мою ладонь Водя сжал, да с пониманием — он чувствовал.
А я прошептала едва слышно:
— Один раз в год сады цветут. Один раз в жизни цветет весна в сердце ведьмы. Моя уже отцвела…
И отпустив руку его, молча к избушке пошла. Каждый шаг тяжёлый такой, будто по колено в воде бреду, да ещё и против течения. Потом остановилась, привалилась плечом к березе, да и осталась стоять.
Водя тихо сзади подошёл.
Постоял, меня пальцем не касаясь, и спросил:
— Ты так любила?
— Больше жизни, — прошептала в ответ.
Но отболело то давно, даже слёз в глазах не осталось. Ничего не осталось, и говорить бы не о чем, да только:
— То, что я сбежать смогла, то, что жива осталась, это не по желанию моему произошло, Водя, это протест был. Мой протест. Второй раз в жизни против всего пошла, и не из страха смерти, врать не буду — из-за гордости. Во мне оказалось слишком много гордости, чтобы позволить Славастене сделать из меня ступеньку, что подстелет под ноги Тиромиру. Да только я не подстилка!
Помолчал водяной, да и молвил:
— Неужто лишь раз в жизни любить может?
Я кивнула.
— А после? — вопросил Водя.
— Ульгерду видел? — просто спросила я.
— Видел, — сокрушённым эхом отозвался водяной.
Да тут же уточнил:
— А остальные ведьмы что? Славастена?
— Весна, — тяжело говорить было.
Тяжело оглядываться на тех, кто старше, намного старше, но молод, душой, телом, сердцем.
— И долго та весна длится? — не унимался водяной.
— А покудова живет любимый, — я усмехнулась горько.
— Так… жив Тиромир, — водяной старательно пытался разобраться в ситуации.
— Жив, — согласилась почти беззвучно. — Да для меня умер!
Вдохнула грудью полной, да и выдохнула:
— Но, я не ему весну отдала, я… хотела спасти… не важно.
Остановилась, постояла, успокоилась.
Развернувшись, посмотрела на Водю, улыбнулась грустно и попросила:
— Не надо меня любить, я ответить не смогу… Мне любить нечем, Воденька, моё сердце на осколки разбили, и те осколки в грязь втоптали.
Он промолчал, с болью на меня взираючи, а я… что тут ещё сказать:
— Ведьмы любят один раз, Водя, всего один раз. Тогда только в сердце цветет весна, тогда и дети зачинаются да родятся. А после всё. Мы от рождения себе не принадлежим, и у нас есть лишь одна весна, чтобы пожить по-человечески, и всё на этом. Вот так и со мной, Водя, всё уже кончено.