Шагнула я тенью призрачной, да и взрастила полянку земляники. Махонькую, всего шага в три шириной, но удержала соки земные, и расцвела земляника, ягоды выпустила, разнесся запах по лесу.
— Мамка, земляника! — Луняшка первая ощутила.
А я отступила молча. Приятно было на душе, что ребёнка порадовала, а вот надолго ли? Рано или поздно узнает девочка, что нет у неё больше ни бабушки, ни дедушки… разве может со стороны Ульяны родственники остались. Хорошо бы, а то в одиночестве тяжело семье расти.
* * *
И тут ощутила, как по щеке провёл кто-то ласково. Глаза открыла, да и улыбнулась — у постели моей, водяной сидел. Да не просто сидел, он с собой запах реки принёс, тишину водной глади, спокойствие умиротворенное.
— От важных дел не отвлёк? — спросил он, едва на постели села.
— Не отвлёк, — поправила волосы растрёпанные. — Чай, волнуешься?
Водя не сразу ответил. Пальцы его коснулись руки моей, что на покрывале лежала, погладили, успокаивающе, а после, водяной сказал:
— Гиблый яр я могу затопить. Весь. За один день. Да не простой водой — ключевой, от серебряных рудников бьющей.
Только и выдохнула испуганно. Воденька мог, это я знала. Он простым водяным не был. Да только…
— Водь, родной, только ведь я его не погубить, а спасти хочу, понимаешь? — прошептала, в голубые глаза заглядывая.
Голубые…
У водяного они как, по большей части зелёные, а как в море смотается да обратно — так вот такие, голубые становятся, как вода морская.
— Весь, — он пальцы мои сжал. — А помнишь, я тебе о чародейке рассказывал?
— Ну, рассказывал, — я руку отняла, обняла колени, угрюмо на водяного глядя.
— Об том, что дорога она мне была, рассказывал?
— Ну так, намекал, — мне этот разговор всё меньше нравился.
Водя кивнул, затем ко мне подался, близехонько, как в те прежние времена, когда приставал каждый раз, как шла в заводь мыться, да и сказал тихо очень:
— Она мне дорога была, Веся, а тебя я люблю.
И показалось мне, что вся избушка моя пошатнулась. И я пошатнулась. И земля под ногами. Всё пошатнулось, только Водя незыблемый был, сидел на краю постели моей, да смотрел прямо, так что и не отвертишься. А и надо ли?
Я взгляд отвела, сидела молча, на ладони свои побледневшие глядя.
— Я тебе душу открыл, Веся, отчего молчанием отвечаешь?
Что сказать ему?
— Водя, а ты ведь воду чувствуешь? — спросила, глаз не поднимая.
— Чувствую, знаешь ведь, Веся.
Кивнула я, с постели встала, и так как была, в сорочке ночной, лишь иллюзию на себя набросив, взяла Водю за руку и повела за собой.
На дворе вечерело, Савран с мужиками телегу разгружал, вскинулся было мне что-то сказать, но я головой отрицательно качнула и промолчал купец. А Водя за мной шёл, шёл как привязанный, словно в поводу вела.