– Я должен перед тобой извиниться, – сказал Гипнос.
Лайла нахмурилась.
– Это еще за что?
– Я повел себя безобразно, обнаружив, что ты уничтожила мнемонического жука, – ответил он, опустив глаза. – И хотя я доверяю Северину, совершенно очевидно, что он не заслужил твоего гнева. Не знаю, что он сказал тебе, но уверяю, он не хотел, чтобы так вышло. Знаю, что это всего лишь уловка, чтобы защитить тебя.
Лайлу охватило уже знакомое оцепенение.
– Теперь я это знаю.
– Ты также должна знать, что хотя он любит нас всех, ты, кого он…
– Не надо, – холодно отрезала Лайла, а затем добавила: – Прошу.
Гипнос миролюбиво вскинул руки, предоставив Лайлу ее мыслям. Ее взгляд снова упал на перстень: число 9. Девять дней, чтобы дышать этим воздухом, смотреть на это небо. Ее разум жадно впитывал образы, словно сливки, – бледные купола соборов, мрачное пятно грозовой тучи в небе. Думать о Северине – все равно что запятнать эти мысли чернилами. Они заполняли разум чернотой, из-за которой ничего нельзя было разглядеть. Его здесь не было. Пока. И потому она стремилась вообще не думать о нем.
КЛАДБИЩЕНСКИЙ ОСТРОВ ИЗОЛА ДИ САН-МИКЕЛЕ, окруженный стенами из красно-белого кирпича, наполняли тишина и покой. Купол церкви из бледного венецианского камня словно парил на фоне темного залива. Когда гондола приблизилась к причалу, трехметровая Сотворенная статуя архангела Михаила распростерла свои крылья и подняла вверх весы, словно приветствуя их. Бронзовые весы покачивались на морозном февральском ветре, и казалось, что незрячие глаза серафима неотрывно смотрят на них, словно готовясь взвесить добро и зло, происходившие в их жизни. Дальше по вымощенной белоснежным гравием дорожке выстроились ряды статных кипарисов, стоявших на страже врат в обитель мертвых.
Едва лишь Лайла вышла из гондолы, ее охватило странное чувство. Пустота, возникла и тут же исчезла. На мгновение она перестала различать запах снега на ветру или ощущать холод на своей коже. Ее тело словно расчленили, и она ощущала его странную неподвижность, словно это была тяжелая ноша, которую она должна была тащить.
– Лайла!
Гипнос обхватил ее за плечи.
– Что случилось? – воскликнула Зофья, бросаясь к ней.
– Я… я не знаю, – ответила Лайла.
Ее тело сделалось слишком неподвижным, слишком спокойным. Она ощущала, как едва слышно бьется сердце, словно с трудом справляясь с вязкой, как сироп, кровью.
– Ты поранилась, – произнесла Зофья.
– Нет, я…
Гипнос поднял ее ладонь, украшенную перстнем. И тогда только Лайла увидела порез. Вероятно, она слишком сильно ухватилась за деревянный столбик на причале.