Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме (Яку) - страница 31
Мы с Куртом никогда не работали в одной команде. Педантичные немцы имели и бережно хранили информацию о местонахождении и профессиях евреев со всей Германии – отчасти это способствовало тому, что они становились все более методичными и умелыми убийцами. К счастью для Курта, его документов в Аушвице не оказалось. Он жил в городе возле самой границы Германии с Польшей, откуда у нацистов никаких сведений не было. Курт назвался сапожником, когда его спросили о профессии, поэтому его и направили шить обувь в мастерской, которая находилась прямо в лагере. В этом моему другу очень повезло. Он не ходил на работу под дождем и снегом, как все мы. Мы возвращались в лагерь оголодавшими и с мозолями на ногах, а он сидел в сухости, да еще и с дополнительной порцией еды в животе. Все остатки еды для заключенных – если таковые имелись – попадали обычно к лагерным портным, сапожникам, плотникам. Предполагалось, что заводы, где мы работали, должны в конце смены обеспечивать нас едой, но ее было так мало! А в лагере уже, как правило, все было съедено.
Курту часто удавалось сохранить немного еды, чтобы подкормить меня. Мы заботились друг о друге, делали все, чтобы хоть немного облегчить друг другу жизнь. Дружба тоже бывает разная, в Аушвице я еще раз убедился, что наша с Куртом – самая что ни на есть настоящая…
ЧТОБЫ ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ, а тем более улучшить, требуются возможности. Для нас настоящим кладезем возможностей являлась лагерная свалка. Например, там можно было найти выброшенные плотниками затупившиеся ножовки. Я не позволял драгоценной стали пропадать даром: собирал их, стачивал зубья и делал прекрасные ножи с полированными деревянными ручками. Их я обменивал на еду, одежду или мыло у других заключенных (в «Канаде» всегда можно было найти что-то полезное) и у людей гражданских. В Аушвице было много гражданских – поваров, водителей. Это были обычные немцы и поляки, которые просто пытались пережить войну. За дополнительную плату я выполнял их заказы: вытачивал на заводских станках кольца для влюбленных и делал гравировку их инициалов. Дело выгодное: хорошее стальное кольцо можно было обменять даже на рубашку или кусок мыла.
За дополнительную плату я вытачивал на заводских станках кольца для влюбленных и делал гравировку их инициалов.
А однажды я обнаружил на свалке большой дырявый горшок. У меня появилась некая идея, связанная с заключенными-врачами, поэтому я залатал его и принес в лагерь. Врачей в Аушвице было много – наверное, каждый второй еврей из среднего класса. Каждое утро автобус отвозил их на работу в разные больницы. Иногда их отправляли на фронт – оказывать помощь раненым. В этом случае они отсутствовали несколько дней. И за каждый из этих дней им давали по четыре сырые картофелины – в качестве платы. Но сырую картошку есть нельзя – можно отравиться, – тут-то они и шли ко мне. Я предоставлял им горшок и брал за аренду посудины одну картошку из четырех сваренных. И так добывал еду, которой мог поделиться с Куртом. Часто я заходил к нему по вечерам с полными карманами картошки, и две-три из них мы съедали на ужин. В какой-то из вечеров я шел мимо эсэсовцев, и у одного из них, известного особой жестокостью, появилось желание поддать мне сзади ногой, но я как раз повернулся, и удар приняла на себя картошка в моем кармане. Конечно, мне пришлось изобразить боль и начать прихрамывать – иначе он ударил бы меня снова. «Извини, друг, но сегодня у нас на ужин пюре!» – сказал я, придя к Курту.