Вот оно — истинное лицо войны в колониях. Такого себе никто на фронтах в Аурелии себе не позволял.
Анфиладный огонь пулемётов не мог остановить этот вал. Почти сразу все позабыли о приказах фон Клоца, и палили длинными очередями по бегущим полуголым солдатам. Те валились на залитый кровью мост и тут же гибли под ногами несущихся следом. Надсмотрщиков с электрическими стрекалами и кнутами они боялись куда сильнее чем врагов.
Может быть, щит из пулемётов и сдержал бы натиск. Каким бы широким не был мост, концентрацию огня бойцы сумели создать просто колоссальную. Между нашими укреплениями и врагом даже воздуха считай не было — только пули. Они врезались в тела, одевая волну наступления кровавой пеной. Но не одних лишь штурмовиков со щитами и ручными пулемётами прикрывала толпа полуголых людей.
— Твою мать, — процедил сквозь зубы я, услышав до боли знакомый звук.
Я различу его всегда, хотя он вроде не такой уж громкий. Даже на фоне перестука пулемётов и хриплого уханья орудий этот пронзительный вой буквально ввинчивался в уши. И почти всегда он означал смерть.
— Что?.. — спросил у меня фон Клоц, но ответ на его невысказанный вопрос опередил мои слова.
На передовые позиции нашей обороны обрушились мины. Четыре почти одновременных взрыва перепахали передовые баррикады, заставив замолчать пару пулемётов. Но визг не прекращался, мортирки, чаще называемые миномётами или бомбомётами, стреляли так быстро, как им в ствол успевали закидывать новые снаряды. Следующие мины не слишком отстали от первых — и ещё два пулемёта с нашей стороны замолчали. А резкий свист летящих нам на головы мин не прекращался.
Я понял, что это конец. Снова родилась мысль кинуться к пароходу — в творящейся неразберихе штурма нас могут попросту не заменить. Но я оставался офицером Коалиции и, в первую очередь, Экуменической империи. Конечно, за годы на фронте я несколько разуверился в идеалах, за которые сражаюсь. Вот только если сбегу, эта озверевшая от крови и боли — своей и чужой — толпа накинется на таких же солдат, какими я командовал в траншеях. Их же голыми руками станут рвать, и тем, кто погибнет сразу ещё повезёт. Ведь если кто-то выживет, то станет игрушкой для жестоких забав — отыграться за свои страх и боль после боя, особенно такого тяжёлого, хочется всем. И вряд ли издеваться над выжившими станут полуголые бойцы, скорее уже наёмники со штурмовиками. Однако от этого бессмысленные пытки не станут менее изощрёнными. Идти на пулемёты страшно даже в броне и когда тебя от них отделяет толпа пушечного мяса.