— Да ладно, Уборщик, ты же понимаешь, что здесь у тебя нет ни единого шанса?
— Это мы еще посмотрим…
Я и сам не заметил, как в руках оказалась верная швабра-дубинка, тут же удлинившаяся до швабры-посоха.
— Помнишь, что я тебе рассказывал про изменчивость комнат дома?
С этими словами Корвин сделал шаг назад и… пропал! Он просто прошел сквозь стену.
Или через дверь, которую я не мог видеть? Конечно, подойти и проверить было очень заманчиво — не исключено, что это и есть выход отсюда. А если нет? Если это просто ловушка?
— Ку-ку, а вот он я! — раздался голос прямо за моей спиной.
Что-то плотное, мягкое и одновременно упругое тесно обхватило меня сзади, словно старое одеяло, пропахшее пылью и истлевшим хлопком.
Крылья! Это же его гребанные ангельские крылья!
А ведь в чувстве юмора аномалии не откажешь — торговец наркотой, зверски убивший и замучивший десятки людей, обзавелся белоснежными шикарными крыльями.
— Не дергайся!
Разумеется, я тут же попытался вырваться из захвата, но даже моего двухкратного адреналинового усиления не хватило, чтобы вырваться из «перьевого» плена. А эти крылышки, оказывается, не просто неудобная бутафория, а вполне себе функциональные конечности! Может, он еще и летать умеет?
Вот сейчас врежу ему дубиной по яйцам, и узнаю.
Но едва я попытался перехватить ее поудобнее, как сильный удар по запястью вынудил мои пальцы разжаться, и посох выпал.
Я проследил за его полетом и увидел, как тот беззвучно упал на пушистый ковер, покрытый узором с изображением сражающихся ангелов на манер старинных картин: у них даже нимбы имелись, а мутузили они друг друга золочеными арфами.
Ворсинки ковра вдруг вытянулись и «обняли» мой МФУ, словно сотни тонких шерстяных пальцев, обхватив его надежно по всей длине. И даже ухитрись я за ним нагнуться, что-то подсказывало мне, что отнять посох у ковра вряд ли удастся.
— Ну вот, кушать подано! — радостно прокричал Корвин, занося нож для удара.
Глава 3. Бегущие по Лабиринту
Я зажмурился.
Ну а что еще остается делать, когда сам ангел смерти занес над тобою свой клинок?
Острая боль обожгла правую ладонь, а затем и левую, которую перед этим какая-то неведомая сила вывернула так, что едва не сломала запястье.
Хотя, почему это неведомая, если тут кроме нас с Корвином никого и нет?
Я открыл глаза.
По-прежнему живой, испуганный, и разве что слегка истекающий кровью из свежих разрезов на каждой ладони.
— Что, обосрался? Неужели подумал, что я собрался тебя зарезать?
— Бля, а что мне еще думать-то?
— Ты уж извини за это представление, но мне нужно было, чтобы ты испугался. Почему-то Лабиринту это очень нравится, когда его боятся.