Евгения Родионовича вдруг как ветром сдуло с кушетки. С поразительной отчетливостью он вспомнил те давнишние гонки. Увидел сразу все: неяркий день, белизну сухого крупчатого снега, разноцветные костюмы лыжников, разгоряченные, потные лица, увидел — как с вертолета — целиком десятикилометровую петлю лыжни, каждый бугорок на ней, каждый кустик и… свой проигрыш. Поймал, сфокусировал отрезки дистанции, на которых были бездарно потеряны драгоценные секунды.
…Он стоял сразу за одним парнем из команды Углинского пединститута. «Педик» был одет в красную рубашку и белые штаны. Он явно «мастерился»: притопывал лыжами «экстра», шевелил лопатками. Интеллигентная мамаша придерживала на его плечах цигейковую полудошку, чтобы размявшийся мальчик не остыл до времени. Рядом, прижимая к груди термос, страдала то ли сестра, то ли невеста — красивая, как киноактриса.
Судья, не отрывая взгляда от секундомера, взмахнул флажком — и «педик» ушел вперед, изящно вихляя общелкнутым тощим задом.
Этого красавца Женька неожиданно для себя достал уже на первой двухсотметровке. «Педик», видать, не угадал мазь — лыжи у него шли тяжело. А Женькины прямо рвались из-под ног, и он, как следует растолкавшись на пологом спуске, так лихо чиркнул мимо белоштанного, что стоявшие вдоль лыжни болельщики ахнули и отшатнулись.
Женька услышал за спиной восхищенные крики и пожалел красивую девушку, болевшую за «педика». Но, чтобы не расслабляться, он заставил себя нахмуриться и назидательно подумать: «А не влюбляйся во фрайеров!»
После спуска начался тягун — и Женька заработал, как добрая молотилка: палками, палками, коротким ударным шагом — выкладываясь до предела и помня, что передышка будет потом, на равнинке или спуске.
Выскочив на плоскую макушку горы, он понял, что идет хорошо, как говорится, с опережением графика. Впереди, метрах в пятнадцати, азартно махали палками два лыжника: здоровый круглоплечий парень гнал, как волк зайца, низкорослого поджарого мальчишку. И хотя эти двое рвали бурно, как на финише, расстояние между ними и Женькой медленно сокращалось.
Потом эти двое пропали — как сквозь землю провалились. Были — и не стало. Не успевший ничего сообразить Женька оттолкнулся еще несколько раз и увидел перед собой спуск — такой крутой, что на самом гребне даже снег не держался, обнажая мерзлую травянистую проплешину. У Женьки захолодел живот. Но на дистанции не раздумывают: он только еще поддал палками — и ухнул в бездну.
Встречный ветер выжимал слезы из глаз и, не давая им скатиться по щекам, размазывал вдоль висков.