Нюхать ладонь и гриву ерошить.
"Чей конек?" Мальчишка молчал.
"Я обучу, брат, тебя разговору",
Через лицо-хлыщь! "Чья?"
"Наша". "А почему пот?" "Хворая".
"Врешь, подлюга. Ведь экая сволочь"
И зажужжал казацкий нагай.
"Дяденька-начальник. Брось! Ай-ай!
Тама корчма. Их попрятал Фролыч".
В корчме, где пол был свеже-окрашен,
Царапины шпор и военный каблук,
Подняли половик. Под кольцом - люк:
Краузе, Зверж и Мамашев.
Офицеры вышли и сдали оружие.
Но Зверж, щеголяя венгерками карими,
Четко сказал: "Я могу быть нужен
В качестве инструктора вашей армий".
Гай усмехнулся: "Не нахожу слов".
"Напрасно. Я продаю вам шпагу.
Я-кондотьер, и свое ремесло
Могу предложить по контракту на год.
Стало быть нет?" "Обратитесь на биржу".
Он вынул пилюлю, заклапанную в жесть,
Глотнул, подняв брови, и сделал жест:
"А славу по мне пусть лошади выржут".
Лошадиных не верил: "Ну, что же - пора уже".
"Терпенье, мсти-сдарь - 15 минут".
В этот момент пожелтевший Краузе
Подошел к столу и нервно мигнул.
Он стоял, петушистый мокрый цыпленок,
Но бодрясь выстукивала правая нога;
"Вашей смертью считаю себя оскорбленным".
Вытянул пальцы: "Дайте наган".
Дали пустой. Приложил-отстранился.
"Не могу". А Звержа скрутили ужи.
"Хоть это не поручик, а Аста Нильсен1,
Но, комиссары, да здравствует жизнь!"
Его погребли в каком-то кургане,
Быть может, над ребрами скифского вождя.
Говор барабана врага провожал,
И солдаты степенно моргали.
Уходили задумчиво. Околица, пугало.
На пугале галка. Тихость дорог.
Краузе двигался набожно строг,
Но глаза у киргиза пылали, как уголья.
Их подвели к обрыву реки.
Секунды на дулах каплями спели.
Хотел было оправить обшлаг у руки,
Но спохватился - нет, не успею.
Да нет! неужели так-таки умру?.
У меня меж ноздрей раздвоенный хрящик.
Я дышу - вот видите? дышу. Грудь.
"Не рыдай мене, мати, во гробе зряща".
Кажется, надо уже падать. А Миша?
То-бишь, Мамашев. Он тоже со мной?
Что ж это-ни гула, ни боли не слышал
Просто стало темно.
_________________
1 Аста Нильсен - кинематографическая актриса.
Так ликвидирован их штабной кворум,
Однако Улялаева так и не нашли.
Хотя о забор отодрался башлык,
И тут же в стойле хрустел его "Ворон"
Тогда выводили скакуна на шлях,
Запутали ноги, повернули на солнце.
Лошадь стояла. Багровый лак
Пестрел в арабесках цепочного золотца.
И вытянув классическую голову вбок,
Прихлебывая ветер роскошными ноздрями,
Литой и статный бандитский бог
Захромал, ныряя в воздушные ямы.
Он стал у забора. Не перелететь.
Заржал заливисто-яркой песнью
И вдруг с галкой, сидящей на плесени,