Наследник воеводы Чарнецкого, Шаблик, в апреле 1665 года с корпусом польских войск, усиленных нанятыми калмыками и татарами, напал на гетмана Брюховецкого, который стоял с войсками казацкими табором возле Белой Церкви, и атаковал его со всех сторон. Однако гетман, имея хорошо укрепленный артиллерией табор, не только отбил нападение, но, построив из пехоты сильную фалангу, в свою очередь напал на польский табор и после жестокой сечи и кровопролития разбил его и разогнал войска. При этом уничтожил огромное число знатных поляков, которые готовились занять чиновничьи должности в городах и полках Правобережной Малороссии, где прибрежная сторона признавала гетманом Брюховецкого, а пограничные с Польшей и Молдавией полки избрали себе за гетмана, вместо Тетери, старшину по фамилии Опара. Но татары белгородские, которые вмешивались тогда в дела казацкие и их выборы, поймали того Опару, отослали королю польскому, который повелел его повесить. Гетманом же Правобережной Малороссии признали тогда от татар и Польши есаула из команды Тетери, Петра Дорошенка, который бывал иногда, как и Тетеря, Наказным гетманом. И еще один, который называл себя на той стороне гетманом, какой-то Децик, имел при себе войско из волонтеров и мародерствовал с ними в польских селеньях, но был пойман Брюховецким и брошен в нежинскую тюрьму, где и умер.
Гетман Брюховецкий, прославившийся своими значительными военными успехами, задумал побывать в Москве для того, чтобы отдать дань уважения царю своему, и поэтому в начале сентября 1665 года, собравши многочисленную кавалькаду из генеральных старшин и многих полковников, двинулся с ними в Москву. Встреча и прием были для гетмана чрезвычайными. Все, что пышность и достаток рождают, все это было использовано с превышением, и после первых приветствий начатые и много раз повторенные банкеты удивили гетмана и привели его в восторг. И когда он уже считал себя вознесенным к самому небу, как «Запорожская Сечь-мать и Великий луг-отец», то Московское правительство ему посоветовало просить у царя ласки, чтобы он именовал его московским боярином, ибо, как говорили они, «так общаться лучше и свободнее с местными боярами». Гетман принял сразу это предложение как наибольшее блаженство, и, конечно, ему в этом никто не сопротивлялся и сразу пожаловали великим воеводой и думным боярином. После этого женили его на свояченице царской, а многих полковников и старшин переженили на боярских дочерях, и все шло с огромным успехом. Угощение при том сопровождались в полной мере щедростью, и лаской, и всеми возможными богатствами. А когда той пережененной Малороссии приближался час ехать домой, то снова предложили гетману от правительства Московского, что ему «нехорошо быть единым в казацкой земле, а надо иметь ему от царской особы помощников и охранников. А понеже он, с милости божьей и царя, есть великий воевода, то должны быть при нем и малые воеводы, которые ему бы служили и помогали». И так уговорили гетмана выпросить у царя малых воевод, что тогда же и было сделано с большим успехом и большой милостью. Генерального писаря Шийкевича, который объяснял этот пункт иначе, как большую милость, тут же выслали из Москвы в сибирские остроги на вечное проживание, а остальных урядников и самого гетмана, отпуская, одарили от царя очень щедро.