Один из обломков, упавших на палубу крейсера «Дидо» (русский капитан угадал прям в точку) был столь велик, что нанес весьма неприятные повреждения. Поэтому погоню было решено прекратить. Тем более ночь…
Темень, как и положено в низких широтах, опустилась почти стремительно. Русский рейдер, выписав широкий полукруг, держа угасающие остатки зарева от взорванного судна на левом траверзе, лег на курс выхода из Красного моря. К Суэцкому заливу.
– Замечательный финальный аккорд! А? Иван Грацианович? – Оглядываясь, улыбался мичман фон Шварц.
Дорога, ночь, луна-фонарь…
Вжавшись в сиденье, Александр Алфеевич обратил внимание, что непроизвольно затаил дыхание.
«Инстинкты, блин!»
Заставил себя дышать глубже.
В щель прикрытой шторки, сквозь толстое стекло кареты наблюдал пока лишь подсвечиваемые керосиновыми фонарями силуэты, что сновали туда-сюда.
Иногда свет падал на лица чужаков… лица, которые ни о чем не говорили – не узнавал.
Подолбив в дверь уже основательней, не добившись желаемого, те, там снаружи отступили. Возня вокруг кареты продолжалась: голоса, блики фонарей, стуки, топот.
Попытку открыть двери повторили уже более остервенело, начав бить по стеклу. Похоже, что рукояткой револьвера. Или прикладом винтовки…
«Ага! Хренушки!»
Но торопливо надавил на рычаги, закрывая внутренние защитные металлические жалюзи. Задернув и тряпичную шторку, в странных инстинктивных побуждениях – как будто закрыться еще и этим.
Снова выстрелы, смачно шмякаясь свинцом в бока кареты, пугающим звонким хрустом по стеклу – выдержало? Лопнуло!
Затрещала дорогая облицовка, загрохотало по металлу, послышались удивленные возгласы. Забарабанили по крыше (кто-то залез наверх)… с тем же результатом.
Наконец обратились непосредственно к нему – голос уверенный, явно начальственный, и вполне вежливый:
– Господин Гладков. Александр Алфеевич! Милейший! Как же это вы так предусмотрительно-то? Неужто весь экипаж заблиндировали? Вы бы вышли к нам, любезный. Утешьте наше любопытство – всего лишь поговорить… и поезжайте своей дорогой!
И как в противовес этому умиротворению, вмешался дельный, злой, а потому особо неприятный и резкий голос:
– У нас бочонок пороха. Взорвем под каретой, не думаю, что вы сие переживете, господин хороший! Затем обольем керосином и подожжем!
И заговорили чуть тише меж собой, намеренно или не обременяясь, но Гладкову было слышно:
– Через полчаса если он не прибудет к себе – его хватятся. Начнут искать. И так по объездной пустили, времени уж сколько прошло.
– И?
– В конце концов, велели, если что – не миндальничать. С мертвого спросу меньше.