«Какой осторожный нахал», – не менее осторожно констатировал Зиновий Петрович. И решил надавить:
– Вы знаете, с чем вам придется встретиться… или столкнуться, если будет угодно?
В ответ лишь степенный кивок.
– Это очень… – адмирал не нашелся словом, – хм, своеобразные люди. И не только по стилю речи.
– Я уже имел опыт общения. И знаю, о ком и о чем идет речь. В полной мере.
– Вот как? – Рожественский снова вспомнил о сопроводительных бумагах жандарма. – Ну что ж, извольте. Задавайте свои вопросы. Времени мало, а у меня и без того хлопот хватает.
И следующие пять минут отвечал на вопросы.
Сквозь зубы… бесясь на грани… сдерживаясь.
Потому что помнил, ЧЬЯ подпись стояла под поручительством жандармского чина.
Впрочем, и сам статский советник оказался с понятием – не зарывался. Вопросы были поставлены умно, как к третьему лицу, словно в сторону…
А Зиновий Петрович, принужденно отстранившись, превратился в сплошное отрицание… на каждый вопрос.
…
– Нет. Никакого отхода от оговоренных соглашений и планов я не заметил. Кроме инцидента с британским крейсером.
…
– Нет. Ручаться, что «ямаловцы» причастны к пожару на «Бервике» не могу.
…
– Не видел смысла находиться на головном ледоколе во время прохождения Арктикой, поскольку не имею опыта ледовой проводки. Соответственно, в своей некомпетентности, не вправе отдавать какие-либо распоряжения капитану «Ямала».
…
– Никаких политических или иных похожих вопросов не обсуждалось. Государственное устройство, как и будущее Российской империи в беседах не затрагивались. Об императоре, о его семье разговоры не вели. Еще раз подчеркну, судно потомков я посещал исключительно в рабочем порядке, для согласования дальнейшего маршрута и действий.
…
– Доверительных отношений наладить и не пытался. Увольте-с.
…
– Исключено! Поверьте, американцев они не любят с полной искренностью, – и, уловив паузу, решительно вбил клин: – Вы удовлетворены, наконец?
– По большей части…
* * *
В открытый иллюминатор уже вовсю вливались характерные звуки – началась погрузка угля. Повизгивала лебедка, ворочалась стрела для подъема паровых катеров, совсем отчетливо слышалось, как какой-то матрос покрикивает на подающую сторону, при этом безбожно матерясь.
– Экий барбос, – рассеянно поворчал Зиновий Петрович: «Знает же паршивец, что орет почитай в открытые окна адмиральского салона».
В другой раз досталось бы разошедшемуся горлопану «на орехи», но сейчас в голове довлели иные мысли. Ответ из Петербурга, наконец, пришел и удивил.
Ожидалось, ни много ни мало, прибытие самого генерал-адъютанта его императорского величества наместника на Дальнем Востоке Алексеева.