Клавдия скривилась еще на моих словах «не для женских ушек», и намек она поняла правильно — к дамам, оставшимся за столом, это тоже относилось. Но поскольку Галерий с Пилатом промолчали, тут уже я был бессилен — значит их женам позволено и дальше греть уши. Корнелия кусает губы и тихо спрашивает меня:
— Не понимаю, Марк, зачем ты взвалил на себя заботу о них?
Опять ревнует?
— Корнелия, это мой христианский долг — терпеливо объясняю я девушке — Их нельзя было оставлять в Мемфисе.
— И что — потащишь их теперь в Рим?! — возмущается Клавдия
Глубоко вдыхаю, задерживаю дыхание, выдыхаю.
— Я обещал их родственникам заботиться о них, и не вижу повода нарушать свое обещание.
— Но… в каком качестве они будут путешествовать с нами?! Служанки, наложницы, конкубины — кто они для тебя?
Вот что волнует больше всего желчную матрону, возомнившую себя моей будущей тещей. Я устало тру глаза и тянусь за кубком с вином. Устал, как собака, а здесь еще эта язва…
— Клавдия… эти девушки из богатых и уважаемых мемфисских семей. И у каждой из них очень приличное приданое, делающее их желанными невестами. Ты же видела, какие на них драгоценности и одежда? — не упустил я случая уколоть римлянку — Так что моими служанками они в любом случае быть не могут. Я их временный опекун. До тех пор, пока не выдам их замуж.
— Это как-то …неприлично!
— Не вижу в этом ничего неприличного. Манифу, например, ждет жених в Кирене.
— А эта …гречанка?
Далась же ей Залика… Хотя понятно — блондинка самая эффектная из трех девиц, и на нее падают главные подозрения в любовной связи со мной. Интересно, чего ж не со всеми троими сразу?!
— Мужей Залике и Зэме придется подбирать мне.
— Среди солдат?! — не унимается матрона
Ее ехидный тон просто выбешивает меня, и я мстительно решаю ничего ей не дарить — перебьется! Лучше Зэме ее паллу отдам.
— Клавдия, там такое приданое, что любому центуриону, а то и легату будет за счастье на них жениться. И многие римские купцы не побрезгуют породниться с их влиятельными семьями. А жены из этих девушек получатся прекрасные! Потому что в отличие от наших римлянок, им даже в голову не придет пререкаться с мужем.
Жена Пилата наконец-то затыкается, а Корнелия вспыхивает, как маков цвет — мой намек слишком прозрачен.
Мужчины за столом с усмешкой переглядываются — своеволие римских женщин стало уже притчей во языцех.
Решаю кое о чем напомнить Клавдии:
— Девушки думают принять христианство. Поэтому мужей я буду выбирать среди христиан, их уже достаточно много в первой когорте.
Все, победа. Клавдия тяжело вздыхает, показывает глазами дочери на выход. Женщины встают, сдержанно прощаются. Жена Галерия тоже находит уважительный повод уйти. Дальше пир пойдет исключительно в мужской компании. Которая с каким-то странным выражением лиц разглядывает меня. Редко когда религиозные вопросы становятся столь сильным аргументом в споре с римскими женщинами. Это очень непривычно.