— Мой господин, да ведь не в этом же дело! — лебезит перед Галерием толстый дядька в богато вышитой одежде.
Фамильное сходство с Манифой на лицо — это явно ее отец. Жирные пальцы его унизаны кольцами и перстнями, на шее массивное золотое ожерелье. Двойной подбородок дрожит при каждом слове. Префекта он боится до судорог, но отступать, тем не менее, не собирается.
— А в чем? — негодует Галерий — Что заставляет вас бросить на произвол судьбы своих родных дочерей?
— И что прикажете делать девушкам из приличных семей? — добавляю я — если они даже в служанки не годятся!
— Понимаете, …наши дочери теперь навечно опозорены, жрецы храма Сета пользуются дурной славой в Мемфисе.
— То есть, в городе все знали, что этот храм продолжает действовать?! — мгновенно ловит толстяка за язык Галлей.
Отец Манифы испуганно замолкает, поняв, что сболтнул сейчас лишнего.
— Господин, не гневайтесь, прошу вас! — чуть не плачет он мгновение спустя — я всего лишь купец — маленький человек, и знаю лишь то, о чем говорят на базаре.
— Не ври мне, купец! — грохает кулаком по столу Галерий — Вся твоя торговля зависит от благополучия Мемфиса, и чтобы ты не знал, что здесь в храмах происходит?! А вы двое, что молчите?
На суровом морщинистом лице еще одного мужчины — старого, сгорбленного временем и смуглого до черноты — читается непонятное мне упрямство. Губы его скорбно сжаты — он молчит, но тоже видно, что старик все уже для себя решил. Судя по всему, это отец бедной Зэмы. Неужели ему не жалко свою совсем юную девочку?!
Лишь самый молодой из мужчин — светлокожий и светловолосый — единственный, кто готов честно сказать, почему он так поступает со своей дочерью.
— Господин префект, я не могу позволить моей дочери переступить порог нашего дома, иначе ее позор падет на все нашу большую семью. Никто не возьмет в жены не только Залику, ни и ее младших сестер, если только самые пропащие из женихов. Да и те будут попрекать их опозоренной сестрой всю оставшуюся жизнь. Никто в Мемфисе не захочет породниться с семьей, в которой есть такая девушка. А многие даже не захотят вести с нами торговые дела.
— Так выдай ее замуж в другой город провинции — предлагает компромиссное решение Сенека
— Рано или поздно слухи дойдут и туда. Я не могу рисковать своей репутацией
— И что, совсем нельзя ничего поделать?! — охреневаю я от такой постановки вопроса.
Отец Залики переводит на меня взгляд и, выдержав паузу, вкрадчиво произносит
— Господин Верховный жрец, а нельзя ли наших дочерей сделать жрицами при храме вашего нового бога в Александрии? Это была бы большая честь для них и для наших семей, тогда все разговоры разом прекратились бы.