Тяжесть зависти, ревности и неопределенной двусмысленной любви свалилась с него, душа, хоть и черная, вырвалась наружу, и он ощутил себя наконец свободным.
«Значит, я все сделал правильно, – говорил он себе, – и теперь смогу начать жизнь по-новому!»
Но Урсула все билась и билась, как безумная бабочка в прозрачное стекло, и все донимала его своими домыслами и предположениями об убийце.
Даже полиция не проверяла его алиби, а только спросила, чем он занимался в то время. Хотя при желании их айтишники смогли бы разобраться, работал ли он на самом деле тогда за компьютером. Но они этого не сделали!
А Урсула не оставляла его в покое, и тогда он понял, что она что-то серьезно, а возможно, и небезосновательно подозревает.
– Ты же дома тогда был один? – уже в какой раз уточняла она. – К лекции готовился, да, – утвердительно, как в забытьи, повторяла она.
– Да, я же говорил уже, – как можно мягче отвечал Джесу, наблюдая, как подергиваются ее пальцы с обгрызенными ногтями.
– Мне все покоя не дает эта музыка, которую я тогда услышала на стоянке. Меня так дрожь и пробрала от страха. Ведь кто-то ее включил? И совсем недалеко.
– Но ты же все рассказала полиции, и они уже нашли человека, который тогда сидел в машине на стоянке и слушал эту мелодию. Так что не беспокойся, разберутся.
Santi che pagano il mio pranzo non ce n’e
Sulle panchine in Piazza Grande
Ma quando ho fame di Mercanti come me qui non ce n’e —
запел Джесу и не заметил, как напряглась Урсула.
– Откуда ты знаешь? – вдруг жестко произнесла она и бесстрашно уставилась на Джесу.
– Что? – сделал вид, что не понял он.
– Что была именно эта песня?
– Здрасте, приехали! Ты же сама полиции сказала, что услышала, как Лучо Далла пел свою «Пьяцца Гранде»!
– Да?.. – неуверенно откликнулась та. – Если честно, не помню уже.
Джесу был зол на себя, как никогда.
«Как можно было лопухнуться на такой ерунде!»
А все потому, что это была его любимая песня, и когда он ее услышал, уходя с места преступления, подумал, что все должно сложиться хорошо и его никто не вычислит.
Урсула, как цирковая лошадь, все ходила по кругу тех же вопросов и иногда из вороха событий и фраз вдруг вытаскивала нужную.
– А помнишь, ты про круги от пуль говорил, и они действительно были темно-серые. Я никогда бы не подумала, что они могут быть такого цвета, если бы сама не увидела…[7]
И в этих словах Джесу почувствовал намек, но он сдержался и ничего не ответил, решив не заострять внимания.
Он все еще считал ее слишком отрешенной и безобидной, чтобы по-настоящему беспокоиться.
Тот телефонный звонок он не забудет никогда! Эта отмороженная селедка обо всем догадалась! И Джесу быстро назначил ей встречу у нее же в квартире, чтобы она не успела ляпнуть еще кому-нибудь о своих подозрениях.