Силы и правда нет, своего он добился. Что-то еле теплится в груди, даже не сила, а какая-то ее капля, словно далекий маяк.
— Так в чем, по-твоему я должен сознаться? — горло дерет, но я его уже не берегу.
— Сам сдаешься? Разумно…
Сделать рывок, дернуть его за ноги, повалить и вдарить локтем по гортани. Шанс слабый, но хоть что-то. Просто соберись, Игорек. Еще раз.
— Да, да, больше не поиграем, — перебиваю, шумно дышу через нос. — Так в чем? Ты, лично. А не империя, хватит ей прикрываться.
— А вот тут ты ошибаешься, — Панаевский неожиданно злится, повышает голос. — Личного тут ничего нет. Не все крутится вокруг одного человека. Все, что я делаю, чем жертвую я, чем расплачиваются великие роды — это все ради империи. Ради того, чтобы остальные жили своей обычной жизнью. Ты думаешь мне нравится, что мной пугают детей? Ненавидят и желают смерти? Но это так ничтожно, по сравнению с тем, что я предотвращаю. Ты — мальчишка, и думаешь только о себе. А дело не тебе, и не во мне. Ты — помеха, маленькая испорченная деталь. В огромном механизме, дающем лучшую жизнь миллионам. Величайшая империя — вот о чем я забочусь.
Ох, да твою ж бабушку налево. Он еще долбанутый на государственной почве. Словил я комбо. Психопат и фанатик. Договориться не получится.
Свет мигает, приглушается. Панаевский призывает свою силу и та медленно разрастается вокруг него грязным туманом.
Серая мгла тянется ко мне, окружает и я погружаюсь в облако боли. Словно тысячи игл проникают под кожу по всему телу.
— Я узнаю, что ты скрываешь. И все закончится. Быстро, — приглушенно обещает мне силуэт, дрожащий в дымке из теней.
Иглы впиваются глубже, сила гудит обозленным роем. Судорога проходит по телу, я распахиваю рот, но даже кричать не могу, только рывками делать вздохи.
Я шарю руками по полу в поисках хоть какого-нибудь предмета. Металлический стул разлетелся и из его останков получилось бы отличное оружие. Но под пальцами только пыль и мусор.
Глаза выискивают в россыпи хлама мои амулеты. Я цепляюсь взглядом за мелкий уродливый артефакт. Тянусь к нему, до треска в суставах.
— Ты серьезно? — слышу удивленный голос сквозь гудение силы. — Твоя последняя надежда — это никчемное проклятие?
Меня начинает трясти от хохота. Никогда не следует недооценивать предсказуемость тупизны… Делаю рывок, шипя от пронзающей все тело боли. Даже если меня это убьет, надеюсь, он хотя бы обосрется до смерти.
Сжимаю холодный металл и отдаю ему ту каплю силы, что трепыхается во мне, как догорающий фитиль. Он дергается в руке, впивается в ладонь острым краем.