— Черепаха! — проревел Лонгин, и контуберний живо построился в маленькую коробочку со мной в самом центре.
Народ голосил, наскакивал на римлян, те отвечали тычками пилумов из-за щитов, так что первой крови пришлось ждать недолго — сначала скорчился один еврей, зажав руками пробитый живот, потом упал другой. Но толпа все напирала и вопила.
— Убийцы! Богохульники! — кричали иудеи, выламывая булыжники из мостовой.
— За Анну, за Анну! — вторили паломникам иерусалимцы.
Навстречу из ворот вышла целая центурия легионеров, их «черепаха» легко, словно раскаленный нож, прошла через толпу — позади оставались лишь трупы.
— Давайте в центр! — проорал усатый центурион, размахивая гладиусом — Тут настоящий Тартар! Обрезанные сегодня совсем с ума посходили!
Мы прошли внутрь «большой черепахи» и уже в ее составе спокойно миновали городские ворота. Отряд быстрым шагом шел к дворцу Ирода — большим квадратным башням на холме. Башен было три — Фазаэль, Гиппик и Мариамна. Я привычно проколол память и провалился в воспоминания. Гиппик была названа в честь друга, а Фазаэль в честь брата Ирода. Мариамна — некогда обожаемая жена царя. Ирод очень любил свою супругу, но она относилась к нему с неприязнью, так как царь, борясь с династией Хасмонеев, уничтожил всю её семью. И она нисколько не стеснялась высказывать ему, что она обо всем этом думает. В конце концов, терпения Ирода закончилось, и в 29-м году до н. э. он казнил жену. Но что любопытно, сразу после ее смерти его любовь снова так усилилась, что царь приказал поместить труп жены в мед и хранил там ее тело целых семь лет.
Между башнями располагался приземистый, украшенный барельефами дворец, окруженный высокими стенами. Миновав еще одни ворота, мы, наконец, оказались во внутреннем дворе.
— Фу-ух… — Лонгин снял шлем, вытер пот со лба. Я последовал его примеру. Было жарко, солнце уже карабкалось в зенит.
— Отойдем — хлюпая залитыми еврейской кровью калигами, центурион потянул меня в сторону большого крыльца
— Ты вот что, Марк… — Сотник почесал затылок — Пилат сейчас зол, но к вечеру отойдет. Ты ему главное не перечь, а я перед вечерней стражей замолвлю за тебя словечко. Лонгин всегда отдавал свои долги!
— Твой долг не передо мной! — я прямо смотрел в глаза центуриона. Внутри меня вскипел Свет, пролился наружу.
Лонгин отшатнулся, схватился за оберег на шее. Судорожно сжал его в руке.
— Нет, этот уже не поможет — покачал я головой — Нужен новый.
Я ногой начертил на утоптанной земле небольшой крестик.
— Повесь такой на шею и носи, не снимая.
— Это ты Марк Юлий? — с крыльца спустился пузатый мужчина в тоге с гладко выбритым лицом и подозрительно смотревшими на меня маленькими черными глазками.