Первосвященникам явно неуютно от моих слов. Некоторые краснеют, другие отводят глаза. А еще неуютнее им под пристальным, просто замораживающим взглядом Пилата. Вот уж у кого теперь отличная возможность отыграться на Синедрионе за унизительную роль, которую они заставили его сыграть в судилище над Иешуа. И Пилат возможность отомстить точно не упустит.
— Префект, рассуди нас — обращаюсь я к нему, прикладывая кулак к груди — Скажи по совести: могут ли учить вере люди, сами не соблюдающие ее главные заповеди?
Пилат делает вид, что глубоко задумался, и прикрывает глаза. Но я стою близко к нему и прекрасно вижу, как блеснул торжеством его взгляд, и дрогнули в еле заметной усмешке тонкие губы.
—…Нет, конечно — произносит он, наконец — Мне с самого начала непонятно было решение Синедриона осудить на казнь Иешуа. Уже тогда я понял, что среди вас нет правды, как нет и единства. Но Каиафа и Анна все сделали для того, чтобы я, уважая обычаи и веру иудеев, не смог отказать им перед собравшимся на суд народом. Будет справедливо, если Синедрион покинут те первосвященники, кто ратовал за неправедную казнь Иешуа вслед за Анной и Каиафой.
— Но, Пилат — робко возражает кто-то — в нашем Синедрионе ведь есть и те, кто искренне заблуждался, а потом раскаялся. Разве не велел Мессия прощать всех раскаявшихся?
— Велел — с готовностью соглашаюсь я и снова перехватываю инициативу в разговоре — И узнать, искренним ли было это раскаяние, не составит труда.
Поворачиваюсь к Гнею
— Пусть солдаты Фламия принесут сюда Ковчег со скрижалями. Никто не посмеет лгать рядом с этой святыней.
Вот так: шах и мат, фарисеи! Судя по вытянувшимся лицам, первосвященники настолько уверовали в свою многовековую безнаказанность, что пока никак не могут привыкнуть к тому факту, что их иудейская святыня имеет еще одну божественную функцию — «детектора лжи».
Под гробовое молчание первосвященников легионеры вносят в Зал тесаных камней Ковчег и вслед за ним специальный высокий стол, на котором он теперь стоит посреди Главного зала Храма. Замечаю на некоторых лицах страх — это говорит о том, что далеко не все здесь уверовали в Христа. И не все готовы признать это, прикоснувшись к Ковчегу. Ладно… в конце концов каждый человек имеет право на ошибки. Глядишь, и прозреет потом. Но в Синедрионе таким точно не место.
— Достопочтенные мужи, правда бывает тяжела, а для многих она и вовсе неподъемна. У меня нет цели опозорить здесь кого-то или выставить лжецом. Мессия учил относиться с сочувствием ко всем заблуждающимся и давать им время на то, чтобы они осознали свои заблуждения. Давайте поступим так: кто не чувствует в себе силы признать ошибки, тот просто покинет этот зал. Молча. Возможно, ему даже стоит присоединиться к ессеям, если он не готов к назревшим в Храме переменам. Или просто взять время на раздумья.