Вроде этот погонщик – как раз сосед той женщины, во дворе которой мы остановились. Понимаю, что не дело бить отца за поступки сыновей, знаю, но злость меня буквально раздирала на куски. В задумчивости вышел на улицу, чтобы зайти во двор с другой стороны, и тут же столкнулся нос к носу с тем самым соседом. Причем так неудачно, что мы буквально лбами приложились до искр в глазах.
Погонщик оказался крепким мужиком, лет за тридцать, высокий, моего роста, с крепким, очень крепким лбом! Я даже растерялся: вот шел искать его и повод подбирать, чтобы лицо ему набить, и вот он сам на меня налетел! К тому же и сыновья его вот рядом стоят.
Стоим в шаге друг от друга, лбы потираем. И тут младший из его детей говорит:
– Папа, это тот самый, мы тебе рассказывали, тот, который сам себя в повозку запрягает!
Взгляд погонщика становится презрительным и каким-то надменным, что ли? Непроизвольно сжимаю кулаки, он так удобно стоит, на прямых ногах, голову задрал, что апперкот с правой точно отправит его в нокаут.
– Дядя, вы осел? – тут же якобы уточняет глумливо старший мальчишка, явно чувствующий себя в безопасности рядом с отцом.
Не знаю, почему я не ударил. Нет, не ребенка, конечно, а погонщика. Вместо этого я потер лоб, достал бандану и, повязывая ее, спокойно сказал, глядя прямо в глаза мальца:
– Я не осел, – поправил бандану и, добавив в голос равнодушия и пофигизма, договорил, – я мул.
Прежде чем дети успели рассмеяться, продолжил:
– Так нас называют гражданские… Легионеров.
Детский смех так и не зазвучал. А сам погонщик внезапно сник, куда-то делась вся его надменность, он сдулся, как проколотый шарик. Засуетился, схватил своих детей за уши, одного за левое, другого за правое, и со злобой в голосе зашипел на них:
– А ну извинились перед гражданином! Ишь ты, распустила вас мать, что прохожих и гостей деревни оскорблять себе позволяете!
Мне смотреть на эту сцену даже противно. Но краем глаза заметил, как через щель в заборе из двора за нами наблюдают две пары любопытных глаз, кажется, это Салий и Валарий. По этой и только по этой причине дослушал сбивчивые извинения чужих детей. Только вот набить лицо этому погонщику теперь хочется просто нестерпимо! Что же он, тварь, делает-то?! Зачем на людях, а за этой сценой наблюдают прохожие, он унижает своих детей? Ладно заставил бы извиниться, все же оскорблять незнакомых людей и правда нехорошее занятие. Но он же их и за уши таскает, и по затылкам колотит. Скрежеща зубами, что вызвало у этого труса еще больший испуг, сказал, что я удовлетворен извинениями, холодно кивнул и прошел во двор. Сколько сил мне стоило не врезать ему! О! Сколько сил…