Кажется, записка в будке у «Современника» могла появиться лишь в том случае, если бы почему-то невозможно было сделать этот звонок. Фолькерт уверял, что люди, которых он к нам посылает, ни в коем случае не знают ни наших телефонов, ни адресов, ни даже наших имен. Наш контакт возможен только и исключительно на основе взаимного опознания пакетов и обмена условными словами. Значит, звонить мог лишь кто-то постоянно живущий в Москве, говорящий по-русски и облеченный куда большим доверием, чем разовые контактеры. Подозреваю, имелась в виду Таня.
Такой звонок должен был непременно достичь адресата, поэтому следовало исключить самую возможность того, чтобы трубку мог взять случайный человек. Впрочем, за все восемь лет нашим партнерам всего однажды пришлось прибегнуть к подобной мере, но позвонили не мне, а Алексу, а я все забывал его спросить, мужской это был голос или женский. Когда же, чуть не год спустя, вспомнил и спросил, уже Алекс успел запамятовать половую принадлежность голоса. Мне кажется, я бы сразу узнал голос Тани.
Мы, конечно, постепенно разболтались: забывали дежурить у телефона, да и дела не всегда позволяли, особенно, когда останешься в Москве один, друзья укатили в Питер, или в Киев, или в Прибалтику (переправляли мы свою добычу не только в Крым), а тебе совершенно ясно, что никакой команды уже не будет.
Разумеется, всегда маячила тревожная мысль, что команда не прибыла именно потому, что ее взяли на границе, причем помимо груза у них оказался еще и калькулятор с секретным посланием к нам, а взяли на границе потому, что часовые наши рубежей обзавелись наконец рентгеновскими установками для выяснения разных интересных вопросов, как то: нет ли в автомобиле пустот, не предусмотренных конструкцией, а если есть, то не заполнены ли они, упаси бог, чем-нибудь.
Собственно говоря, наличие пустот можно было, наверное, установить и без всяких рентгенов, достаточно было промерить дно и крышу машины кронциркулями, чтобы заметить их избыточную толщину. Но, как объяснил мне кто-то, один из советских генсеков превратил пограничников из самостоятельного прежде войска в подразделение КГБ, и по этой причине они финансировались по остаточному принципу. Нам хотелось в это верить, но мы понимали, что беда все же могла однажды случиться.
Кстати, я не раз спрашивал у прибывших: «При вас ли осматривают автомобиль?» – «Нет, – неизменно отвечали они, – загоняют в какой-то ангар и осматривают там». Я не мог этому не радоваться. Редкий человек хладнокровен настолько, чтобы сохранить спокойствие, видя, как досмотр приближается к тайникам. Думаю, что рыцарей двойного дна ловили бы гораздо чаще, если бы подобные операции проделывались у них на глазах, а кто-то из таможенников наблюдал бы за их вазомоторными реакциями. Но нашим доблестным, к счастью, важнее было скрыть свои замечательную технику и методы досмотра либо полное убожество того и другого. В связи с чем, вплоть до нашего провала в восемьдесят девятом году, границы пересекались как по маслу.