князь-филолог несколько минут говорил о Данте по-итальянски, покуда не был остановлен заведующим кафедрой.
Трудно учесть «штучные» возвращения из разных концов мира. Один из заметных примеров – Юрий Николаевич Рерих (1957).
В 1954 году был разрешен въезд последним еще остававшимся в Китае русским эмигрантам – с условием, что те отправятся (по крайней мере молодые) на освоение целины. В следующем году СССР ликвидировал свое присутствие в Порт-Артуре, но в этом городе-крепости эмигрантов практически не было, на родину выезжали советские «специалисты».
В подпольном книгообороте, который в читающих кругах СССР был всегда силен, стали появляться эмигрантские книги – пока, правда, не новейшие. Одним из источников таких книг была Рига, что понятно, если вспомнить размах русской издательской деятельности в этом городе между 1920 и 1940 годами. Но Ригой дело не исчерпывалось. Бывали случаи, когда люди, возвращавшиеся на родину уже в 50-е, особенно в индивидуальном порядке, умудрялись привезти с собой целые библиотеки. Официально все это подлежало цензурной проверке, но, к счастью, дурные последствия дурных распоряжений весьма умерялись у нас дурным их выполнением.
Огромной сенсацией стала напечатанная «Новым миром» в 1957 году книга Льва Любимова «На чужбине». Это вовсе не «книга воспоминаний», как утверждает «Краткая литературная энциклопедия». Несмотря на некоторую долю личного, «На чужбине» – настоящий путеводитель (для своего времени и своего места, разумеется) по русской эмиграции. Любимов, сам вернувшийся из Франции в 1948 году, первым сумел рассказать о сотнях человеческих и литературных судеб.
Книга Любимова позволяла каждому дорисовать параллельный русский мир – с охватывающей весь глобус географией, своей литературой, музыкой, живописью, со значительными, а главное, свободными личностями, их идейными исканиями, вкусами, понятиями – мир, не идущий ни в какое сравнение с окружающим читателя советским убожеством. Твердое знание, что этот мир существует, а значит, в теории возможен и внутри страны, стало для многих думающих людей в СССР психологически спасительным.
Три номера «Нового мира», содержавшие «На чужбине», были в библиотеках самыми затрепанными в годовом комплекте. Некоторая ирония заключалась в том, что главным редактором журнала был в это время тот самый Константин Симонов, который десятью годами раньше ездил в Париж уговаривать эмигрантов вернуться. Вскоре книга трижды вышла отдельными изданиями в Москве и в Ташкенте.
Во второй половине 50-х разоблачительные статьи направлялись уже не против эмиграции вообще, а лишь против ее «реакционной» части, «выброшенной на свалку истории». Это следовало понимать так, что есть и хорошая эмиграция, пусть даже слегка заблудшая, что подчеркивалось, в частности, изданием в 1955–1956 годах «Рассказов» и пятитомного собрания сочинений Бунина, к тому времени уже покойного, и статьями к его 85-летию. Идеологические товарищи, к счастью, не разглядели, какую опасность представляет этот певец убитой большевиками красоты. Что же касается «реакционеров», их изобличали по-прежнему исправно, но как-то вяло – достаточно прочесть фельетон все того же Льва Никулина «Новые сенсации г-жи Курдюковой» (