.
Однако после десяти лет еще даже не строительства, а сложнейшей подготовки к нему, работы были остановлены и особая комиссия уже при новом императоре, Николае I, пришла к выводу о невозможности возведения тяжелого трехъярусного храма общей высотой в 235 метров на слабых грунтах Воробьевых гор, а также о злоупотреблениях, допущенных не то чтобы Витбергом, но по недосмотру Витберга, которого и сослали за это на несколько лет в Вятку.
Построить храм, скорее всего, было можно, о чем говорит возведение на тех же грунтах 120 лет спустя главного здания МГУ (правда, подальше от реки). Смею думать, что главной причиной отказа от проекта Витберга стало запоздалое озарение, что столь грандиозный храм на таком удалении от тогдашнего города, да еще за рекой, будет всегда почти пуст.
От идеи обетного храма Николай не отказался, однако новый конкурс объявлять не стал, а сам выбрал архитектора – им стал Константин Андреевич Тон – и место для храма вблизи Кремля. На строительство вместе с внутренней и внешней отделкой ушло 48 лет. Для торжественного открытия храма Чайковский создал свою знаменитую торжественную увертюру «1812 год» с колокольным звоном и пушечными залпами (пушки заменял большой подвешенный барабан).
Освящение храма состоялось 26 мая (старого стиля) 1883 г., десять дней спустя после коронации Александра III, став завершением коронационных праздников. До великого дня Константин Тон не дожил двух лет, но он видел свое детище внешне законченным. Четверть века он был «ректором по части архитектуры» петербургской Академии художеств и часто бывал в Москве ради авторского надзора. Туда и обратно отправлялся с вокзалов, построенных по его проектам. И, вероятно, навещал другие свои московские постройки – Большой Кремлевский дворец, Оружейную палату, колокольню Симонова монастыря. Тон, к счастью, не дожил до времени, когда началось высокомерное отрицание всего им сделанного как «ложнорусской безвкусицы». Капризные критики придумали называть тоновские формы «сухими» и «холодными», а живопись храма – «безжизненной» и «антихудожественной». Пустозвонство про сухие формы можно отбросить, но что сказать о живописи? Сам я ее видеть, понятно, не мог, зато видел фрески Владимирского собора в Киеве, шедевра того же стиля. И там, и там работали равноценные команды художников, включавшие, среди прочих, в Москве Крамского, Сурикова, Литовченко, Корзухина, Семирадского, Маковского, а в Киеве – Васнецова, Нестерова, Врубеля, Пимоненко, Котарбинского, Сведомского. Так что всеми этими эстетскими уколами можно пренебречь.