.
Эта вспышка архитектурной ревности, не исключено, изменила ход истории. Гитлер не раз повторял, что война на два фронта самоубийственна для Германии, и пока она не имела общей границы с СССР, германо-советская война просто не была возможна. Соблазнив Сталина возвращением на российские имперские рубежи 1914 года (смысл пакта Молотова – Риббентропа для советской стороны был именно в этом), Гитлер получил протяженную советско-германскую границу и возможность напасть. Причин для нападения у фашистского диктатора было немало, но не меньше было и причин в русский капкан не лезть. Архитектурная ревность могла поколебать эти чаши весов.
Снова цитирую Шпеера: «После начала войны с СССР я время от времена видел свидетельства того, что идея московского здания-соперника терзала Гитлера больше, чем он хотел признать.
– Теперь, – сказал он однажды, – это будет конец их громаде раз и навсегда».
Так оно и вышло, хотя войну проиграл не СССР, проиграла Германия. Но всемирный коммунистический проект закрылся. Штаб-квартира для него стала не нужна и нежеланна. Война послужила Сталину удобным предлогом для отказа от проекта. А если вопрос о штаб-квартире когда-нибудь вновь станет актуален, это будет уже другой дворец и украшать его сверху будет уже не Ленин.
Металл каркаса, поднявшегося до уровня седьмого этажа, извлекли во время войны на оборонные нужды. Много ли его наизвлекали из бетона, нигде не упоминается, но объяснение устроило всех. А между тем в Москве и во время войны продолжали строить метро (добавилось семь станций), и металла на это ушло неизмеримо больше.
Потом москвичи помнят четверть века пустого котлована. Его яма заполнилась водой, забор начал валиться, все зарастало травой и кустами. Вслед за мальчишками за забор стали проникать алкаши. В котлованном озере завелись рыбешки, их стали ловить. На каждом суку висел стакан. Уже при Брежневе котлован превратили в плавательный бассейн «Москва».
Но вернусь к своей рукописи. В 83-м году ее тайно передали во Францию Игорю Сергеевичу Шелковскому, парижскому редактору и издателю журнала «АтЯ», органа неофициального русского искусства. Игорь приложил массу усилий, чтобы издать книгу, но задача оказалась непростой и далась не сразу. Я какое-то время продолжал гореть темой, досылал вставки и замены, но на первый план все больше выходили другие заботы. Шли месяцы, годы, жизнь становилась все интереснее, в конце 80-х умерла цензура, и мне подумалось, что если моя рукопись никому не интересна ТАМ, она была бы впору ЗДЕСЬ, и уже без всякого псевдонима. Но эта мысль не породила действия. У меня, как и у почти всех вокруг, сменились приоритеты.